Стихи в сводке были смешными, и потому раздражение Папы усилилось.

Если видишь – брюхо вздуто

У мужчины – пожалей.

Не от пива же раздуто,

Но от страсти и любви.

Э-ге-гей! Э-ге-гей!

Но от страсти и любви

Он подобен стал мамаше

Будущей. И нету краше

Мужа, с пузом всех толстей!

Э-ге-гей! Э-ге-гей!

Поимел он всех вокруг.

Он отец нам всем и друг.

Он воистину нам папа.

Так поднимем чарки с граппой

За того, кто поимел

Наших с вами матерей!

Э-ге-гей! Э-ге-гей!

От него и понесли

Бабы все и мужики,

Грехом не чревоугодья —

Сладострастья! И угодья

Сатаны нам веселей!

Э-ге-гей! Э-ге-гей!

Стихи принадлежали какому-то барду-рифмоплету, из тех, коих нынче множество в Риме. Понабежали-понаехали, как мухи на дерьмо, к празднику Марди-Гра. Жирное дерьмо! И какого диавола, прости господи, этот секретаришка возомнил, что Его Святейшеству будет угодно знать о мнении так называемого народа, выраженном через дешевые вирши бардов и трубадуров?! Паства! О своем детстве, проведенном в дальней горной деревушке Апеннин, Папа помнил только одно – баранов пасут, чтобы потом пустить под нож. Паства – под нож! Так должен думать пастырь... пастух... Тот, у кого посох пастырский... скипетр папский... жезл властный... И Папа думал так.

А ведь думать сегодня придется еще много, напряженно и по-разному! Впрочем, Папа был очень трудолюбив. И терпелив. И потому он прочитал всю сводку, подготовленную новым секретарем, включая стихи, которые завтра будут распеваться по городу. Вытерпел. И даже не велел предпринимать каких-либо карательных мер по отношению к автору тех самых стихов. Потому что он нашел их.. гм... забавными! А еще – по-своему полезными! Раз народ думает, что он – бык-осеменитель... что же... значит, к этой мысли есть смысл привыкнуть. Паства уважает самцов-производителей – каждый пастух об этом знает. А уж если пастырь и есть этот самый самец – что же... так тому и быть.

Днем пришли негоцианты. Венецианцы. Прежний секретарь, Ибериец, сделал бы всё, чтобы не напрягать своего «патрона» в преддверии ненавистного Марди-Гра – он-то уж знал, как Папа не любит и опасается этих венецианцев. Однако новенький из Мазарини понятия не имел, да и не должен был даже догадываться о том, что Папа чего-то в этом мире опасается. Вот и позволил состояться аудиенции. Хотя какая же это аудиенция? Негоцианты пришли напомнить Папе про долг. И про возможные последствия невыплаты этого долга. Встреча прошла для Папы тяжело – он ничего не мог поделать с теми, кто владеет его тайнами. Посланники Венеции представляют не самих себя, но весьма могущественный клан торговцев, владеющих главными гарантийными векселями – тайнами Папы. И потому пришлось терпеть. Кивать. Соглашаться. Венецианцы хотят ни много ни мало – казну Константинополя. Восточный Рим слаб, но всё еще гордо отвергает власть Рима над собой. Послать туда четвертый крестовый поход – что может быть лучше? Тем паче что с Саладином всё равно не справиться. Так не легче ли ограбить тех, кто начал всю эту историю? Тех, на помощь к кому шли первые крестоносцы? Ограбить Константинополь! Мысль была великолепной, если не считать небольшого нюанса – венецианцы требовали ВСЮ военную добычу. Ватикану же отдавалась церковная власть. То есть тоже золото, но не сразу... Плоха была не сделка, но обстоятельства ее заключения Папе диктовали... Папу вынуждали... и всё его нутро противилось этому. И под самый конец встречи он не выдержал. Перестал кивать и соглашаться. И попросту прогнал посланников могущественной Венеции, понимая, что просто так ему этого негоцианты не спустят с рук. А значит... Значит, прежде чем идти на Константинополь, крестоносцы могут... не просто могут – должны! – разобраться с иудеями и еретиками, наводнившими Венецию. Сразу же после праздников надо готовить новый поход. Крестовый поход на иудеев Венеции!

Там, откуда был родом Папа, существовала поговорка: «Если горшок для еды пуст – еду или еще не приготовили, или уже съели!» Это потому, что там, у италийских горцев, еда была всегда. Там никто не голодал. Были овцы и бараны, а у по-настоящему богатых людей – коровы и быки. И у всех всегда было молоко, был сыр... Отцы спускались с гор, чтобы торговать скотом, и привозили муку, оливки и соленую рыбу. Все были очень гордые и ценили честь. Все слушались старших только своего клана и не признавали никакой власти. И только священники были другими. Они не продавали оливки, не торговали мукой, но все, даже самые уважаемые люди, даром отдавали им всё, что те хотели. Потому что все боялись попасть в ад. И среди горцев рос мальчик. Он умел много работать, доил овец, помогал отцу на выпасе, но не верил в ад или рай... И когда он сказал об этом отцу, смелый и честный горец испугался. Он отвел мальчика к священнику. Священник поговорил с маленьким горцем и заявил его отцу: «Если не хочешь, чтобы вся твоя семья попала в ад, тебе придется пожертвовать церкви свое стадо!» Отец, который не боялся никого и даже убил трех кровников из соседнего села, когда они пытались увести всего лишь одну овцу, отдал всё свое стадо священнику, а сам пошел работать пастухом к старшему клана. И тогда мальчик сам пошел к священнику и сказал, что хочет стать тем, кто решает, кому отправляться в ад, а кому в рай. Священник, жирный и лысый, долго смеялся, а потом сказал: «Мальчик, тебе придется стать сначала иудеем, а потом – умереть на кресте, воскреснуть и стать Богом! Как думаешь, у тебя получится?» Умирать на кресте мальчику не хотелось – он всегда считал, что мужчина должен умирать, защищая свой дом, свое стадо, или же если его убьют кровники... если, конечно, их не убить раньше. И тогда мальчик спросил: «А кто вместо Бога на земле решает, кому в ад или в рай?» Священник, не задумываясь, ответил: «Я!» Мальчику ответ не понравился – он не хотел превращаться в такого же жирного и лысого. И потому спросил прямо: «А кто главный между вами и Богом?» Жирному священнику недосуг было рассказывать про епископов, кардиналов и вообще описывать церковную иерархию дерзкому мальчишке с гор и потому он отмахнулся: «Только Папа Римский!» Тогда-то мальчик и решил для себя, что однажды станет тем, кого называют Папой...

Колокола собора звали к вечерней службе. И Папа шел в собор, чтобы успокоить мысли. Встреча с венецианцами заставила его вспомнить детство, которого, как он хотел думать, у него не было... «Если горшочек для еды пуст – значит, всё уже съели...» – думал он, проходя мимо секретаря из Мазарини. Вдруг остановился и спросил:

– Еще аудиенции на сегодня есть?

– Да, Ваше Высокопреосвященство! Посланники из Франции! Записаны на прием после вечерни.

– Какого диавола?! – Папа искренне удивился. Он не помнил, чтобы собирался встречаться с посланниками Изольды. Секретарь подобострастно поклонился, опустил глаза долу:

– Они настаивали, Ваше Всесвя...

– Тебе заплатили, ублюдок? Признавайся! – Мальчик с гор когда-то мог одной рукой поднять за холку барана и перетащить через горный ручей. Сейчас же сухонький старичок железной хваткой держал за ставший тесным ворот своего секретаря и смотрел на того так, как горцы смотрят на кровников, прежде чем убить.