Он вернулся в комнатку и развалился в удобном кресле.

На древнем бронзовом стеллаже конверт с надписью «Кровопуск Дж.» едва заметно скользнул на свое место.

* * *

Взрывы грохотали почти непрерывно. Фейерверки разлетались по улице. Гремели тамбурины, трубы выдували неизвестные в природе аккорды, пронзительные, рвущие барабанные перепонки голоса распевали священные песнопения. Из-за угла появилась колонна извивающихся в диком танце монахов.

Ваймс стоял на коленях, вокруг него топали по булыжникам десятки обутых в сандалии ног. Как будто сквозь туман он видел развевающиеся грязные рясы. Ржав что-то кричал танцорам, но те лишь улыбались и махали руками в ответ.

Что-то прямоугольное и серебристое упало на землю.

Монахи, не переставая вопить, кружиться и потрясать бубнами, завернули за угол и скрылись в переулке.

— Презренные язычники! — воскликнул подошедший решительным шагом Ржав. — Сержант, ты не ранен?

Ваймс протянул руку и поднял серебристый прямоугольник.

Камень со звоном отскочил от нагрудника Ржава. Кочан капусты угодил ему в колено, когда капитан поднес к губам рупор.

Ваймс уставился на предмет у себя на ладони. Это был портсигар, тонкий и немного погнутый.

Дрожащими пальцами он открыл его и прочел гравировку:

Сэму от твоей Сибиллы с любовью

Мир содрогнулся. Но Ваймс больше не был беспомощно дрейфующим кораблем посреди бурного моря. Он чувствовал натяжение якорной цепи, которая разворачивала его носом к набегающим волнам.

Из-за баррикады на них сыпался град метательных снарядов. Метание камней и прочих предметов было анк-морпоркским национальным видом спорта, и что-то в облике Ржава делало его главной мишенью. Собрав все свое достоинство, капитан снова вскинул рупор и едва успел произнести: «Предупреждаю вас…», как метко брошенный камень выбил рупор из его рук.

— Ну хорошо, — прошипел Ржав, развернулся и с надменным видом зашагал к стражникам. — Сержант Киль, прикажи своим людям стрелять. Дать залп поверх баррикады.

— Нет, — ответил, поднимаясь на ноги, Ваймс.

— Тебя, вероятно, контузило, сержант, — нахмурился Ржав. — Стражники, приготовьтесь выполнить приказ.

— Первого, кто выстрелит, зарублю лично, — пообещал Ваймс.

Он не кричал. Просто доводил до сведения людей перспективы на ближайшее будущее.

Выражение лица Ржава не изменилось. Он оглядел Ваймса с головы до ног.

— Вооруженный мятеж, сержант?

— Никак нет, сэр. Я не солдат. К мятежу никак не способен.

— В городе военное положение, сержант! — рявкнул Ржав. — Официально!

— Да неужели? — спросил Ваймс. На них обрушился очередной шквал камней и гнилых овощей. — Эй, парни, поднять щиты!

Ржав повернулся к Фреду Колону.

— Капрал, взять под арест этого человека!

Колон проглотил комок в горле.

— Это вы мне, сэр?

— Да, капрал. Выполнять!

Розовое лицо Колона покрылось белыми пятнами из-за стремительно отхлынувшей крови.

— Но он…

— Ты тоже отказываешься подчиниться? Что ж, придется все сделать самому! — рявкнул капитан, обнажая меч.

В этот же момент раздался щелчок снимаемого с предохранителя арбалета. Ваймс мысленно застонал. Такого не должно было произойти, он этого не помнил.

— Сэр, прошу, уберите меч в ножны, — раздался голос младшего констебля Ваймса.

— Идиот, ты не выстрелишь в меня. Это будет убийством, — невозмутимо заявил капитан.

— Не будет. Я хорошо стреляю.

«Черт тебя дери, — подумал Ваймс. — Да ты, парень, и правда лопоухий балбес. Потому что Ржав кто угодно, только не трус. Просто путает храбрость и идиотское упрямство. Он ни за что не отступит на глазах у дюжины вооруженных стражников».

— Кажется, я понял, в чем загвоздка, капитан, — бодрым тоном произнес Ваймс. — Отставить, младший констебль. Возникло легкое недопонимание, сэр, но мне кажется, сейчас все уладится…

Этот удар юный Ваймс запомнит надолго. Классный удар. Как по учебнику. Ржав рухнул на мостовую, словно бревно.

В свете догорающих мостов, которые только что сжег, Ваймс сунул руку в задний карман. Спасибо госпоже Пособи и ее широкому ассортименту уравнителей.

Он повернулся к замершим в немом ужасе стражникам.

— Для протокола: это сделал сержант при оружии Джон Киль, — сообщил он. — Ваймс, я говорил о том, что не стоит размахивать оружием, если не собираешься пустить его в ход?

— Вы его вырубили, сержант! — пискнул Сэм, не спуская глаз с распластанного на мостовой капитана.

Ваймс потряс онемевшей рукой.

— Для протокола: капитан внезапно лишился рассудка, и мне пришлось взять командование на себя, — сказал он. — Дрынн, Букли… оттащите его в участок и заприте.

— Но что мы будем делать дальше, сержант?! — взвыл Фред Колон.

Гм…

Стоять на страже мира и порядка. И только. Люди часто недопонимают, что это значит. Тебе докладывают, что в твоем районе вот-вот случится смертоубийство: пара соседей сцепилась на улице по поводу того, кому именно принадлежит забор между землевладениями. Ты несешься туда и видишь: исполненные праведного негодования спорщики вдохновенно орут друг на друга, а их жены тем временем либо затеяли отдельную склоку чуть в стороне, либо удалились на кухню попить чайку и поболтать. И все ждут, что ты возьмешь и не сходя с места во всем разберешься.

И не могут понять, что это вовсе не твое дело. Разобраться тут может только хороший землемер или адвокат. А тебе прежде всего нужно подавить в себе желание столкнуть их тупыми жирными башками, затем пропустить все их страстные доказательства собственной правоты мимо ушей, после чего заставить их заткнуться и побыстрее убраться с улицы. Если это удалось, дело сделано. Ты не живой бог, шагающий по земле и раздающий природную справедливость, подогнанную под текущие обстоятельства. Твоя работа — просто восстановить мир и порядок.

Конечно, если твои слова не возымели действия и господин Смит, перебравшись через предмет спора, закалывает господина Джонса насмерть садовыми ножницами, у тебя появляется другая работа: расследование Убийства Из-За Спорного Забора. Впрочем, ты этой работе обучен.

Люди ожидают от стражников всякого, но так или иначе все их желания сводятся к одному: пожалуйста, сделайте так, чтобы этого не случилось.

Сделайте так, чтобы этого не случилось…

— А? — Ваймс только сейчас понял, что кто-то все это время о чем-то ему говорил.

— Я спросил: он что, правда обезумел, сержант?