В эту секунду за спиной Гарзы распахнулась дверь, издав звук лопнувшего вакуумного уплотнения. Из кокпита в салон ступил молодой пилот; словно у отбивальщика в бейсболе, у него за плечо была заведена дубинка.

Гарза машинально обернулся, ослабив хватку, и стюардесса тут же забилась, пытаясь вырваться.

Мой электрошокер уже давно следил дулом за Гарзой. Одно нажатие спускового крючка «тазера» — и пятьдесят тысяч вольт вонзились ему в плечо. Таким зарядом носорога можно свалить.

Из перехваченной болью глотки вырвался хрип, Гарза бочком повалился на пол, сворачиваясь в клубок. Я башней высилась над ним, едва не наступая каблуками на уши доктора и удерживая его затылок на мушке, пока Джейкоби надевал и защелкивал наручники.

— Вы арестованы за создание ситуации, опасной для жизни и здоровья людей, — объявила я Гарзе, еще трепыхавшемуся у моих ног. — Вы имеете право молчать. Любые ваши слова могут быть использованы против вас в суде.

«Так оно и выйдет, сукин ты сын…»

Было уже начало десятого, когда мы с Джейкоби впихнули Гарзу и О'Мара в двери нашей дежурной части, придерживая их обоих за наручники.

— «Как пали сильные!» — съехидничал Джейкоби, демонстрируя незаурядное знание Ветхого Завета.

Я чертовски устала и держалась только на энтузиазме, питая его радостью от удачного дня. Деннис Гарза арестован, и ему вменяются обвинения в захвате заложника, угрозе действием, препятствии работе правоохранительных органов — и убийстве.

Сейчас он уже не умерщвляет пациентов в больнице.

И не нежится под солнцем на пляже в Рио.

О'Мара предъявили обвинение в соучастии. Хотя здесь мы блефовали, и она, конечно же, это знала.

Минут через двадцать после появления у нас в «лавке» Морин О'Мара сидела в своей камере, читала книжку, держала рот на замке и преспокойненько поджидала, пока компаньоны по фирме не оформят ее освобождение под залог.

Впрочем, еще не вечер. И до нее руки дойдут.

Забежав в уборную, я сполоснула лицо и руки над стареньким фаянсовым умывальником и пригладила влажными пальцами волосы.

Я до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке. Ноги словно отваливались. Кстати, о тарелках… Когда я последний раз ела?.. А, в нашем буфете, сразу после звонка Нодди Уилкинс, сообщившей про смерть маленького Джейми Суита.

С той поры, будто неделя миновала.

Я пригласила Джейкоби к себе в кабинет, и мы едва успели заказать пиццу «Восторг мясоеда», как мне позвонила Соня Энгстром.

Видно, нынче и у нее дежурство затянулось.

— Мы проверяем базу данных по недавним рецептам в нашем компьютере, — сообщила она своим обычным, уверенным тоном. — Буквально байт за байтом. Больница глубоко заинтересована в торжестве правды и справедливости.

— Очень рада это слышать, — тут же последовал мой ответ.

— Если выяснится, что Деннис все-таки натворил что-то с нашей системой, то, значит, именно он и является убийцей, причем действовавшим в одиночку. Делайте с ним что хотите. Мы всеми руками «за».

Замечательно. Один лишь маленький нюансик: у нас до сих пор нет улик, что он виновен в гибели пациентов. Эх, заручиться бы ордером на выемку компьютерных данных да покопаться в них самим!.. Впрочем, я заранее знала, что мне ответят в прокуратуре. «Вы хотите просеять трехлетний пласт информации по этому гигантскому госпиталю? А позвольте спросить, кто именно этим займется, лейтенант? У нас нет ни времени, ни средств, ни кадров на такую "рыбную ловлю"».

С другой стороны, коль теперь Энгстром заручилась поддержкой своего руководства… Чем черт не шутит, может, она и вправду сумеет пришпилить хвост убийцы к компьютерному монитору.

— Соня, — сказала я, — ради всего святого, только не удаляйте и не меняйте данные, хорошо? И не надо сжигать документы или пускать их на бумажную лапшу. Обязательно сообщите, если уловите хотя бы намек на странность или несоответствие, ладно? Иначе мне не с чем будет идти к прокурору. Обещаете?

Мы довольно мило распрощались, я пожелала ей удачи, и немедленно прорезался новый звонок. На этот раз от Конклина. Голос Рича звенел триумфом, если не сказать истерическим восторгом.

— Лейтенант! Я его нашел!

Я подалась вперед и даже забарабанила по столу, чтобы привлечь внимание Джейкоби, затем включила громкую связь.

— «Мерс» Гарзы обнаружен на стоянке аэропорта! — ликующе сообщил Конклин. — Мы его еще не трогали.

— Чудненько. Что можете сказать?

— Машина с виду чистая, в салоне все опрятно. За исключением, пожалуй, газеты на полу, со стороны пассажира. Двери и багажник заперты.

— Хорошо. Ждите там и ничего не трогайте, — приказала я. — Будем делать все в полном соответствии с кодексом, чтобы потом никакой адвокат не придрался.

У меня до сих пор сохранились неплохие отношения в прокуратуре, и я знала там одного парня, который не просто обладал талантом убеждать, но и не боялся беспокоить судей на дому, особенно в час семейного ужина. Через сорок пять минут у меня в руке белел ордер на обыск.

Я перезвонила Конклину.

— Все, открывайте багажник. Я буду ждать у телефона.

В трубке раздался приглушенный голос Конклина, отдающего распоряжения, затем что-то звякнуло, хрустнуло — и тут же послышалась непечатная брань Макнила.

— Ну? Конклин?! — заорала я в трубку, цепляясь за край столешницы.

— В багажнике труп. Завернут в плед или одеяло, не могу сказать.

Мы с Джейкоби молча пялились друг на друга, потому как говорить было нечего. И так понятно, куда идут наши мысли. Пропавшее тело обнаружено. Но кому оно принадлежит?

— Пульс проверили?

— Да, лейтенант, проверили. Мертвее не бывает… Мужчина, белый, лет тридцати. Весь в крови. Как будто купался в ней.

— Хорошо. Выставляйте кордоны. От машины ни на шаг, пока не появятся эксперты с патологоанатомом. «Мерседес» целиком в нашу лабораторию…Да, Ричи! Чтоб ни царапинки на нем новой, ясно? Хоть на руках несите.

Двенадцатый час, один из самых длинных в моей биографии. Мы с Джейкоби заперлись в нашем «сундуке» вместе с Гарзой, и от всех троих уже начинало нести застарелым потом. Из-за ослепительного потолочного светильника и серого кафеля стен в главах плясали пьяные «зайчики».

Думаю, понять мое внутреннее состояние будет проще, если описать, как сейчас выглядел Гарза.

Ни дать ни взять Квазимодо. Похоже, душевное уродство вышло-таки наружу. Впрочем, в отличие от Квазимодо Гарза не был глух: он просто отказывался говорить.