— Зря ты так, Альбинос. Вот таки — зря.

— Нет, Тигр. Ты уже сломался. Вот когда мне все свое на блюдечке принес, — уже ничего от твоего стежня не осталось. А после всего, что я с девкой твоей сделаю — ни хрена от тебя не останется. Тебя ногами пинать скоро будут. Все, кроме самых ленивых. Ссать на тебя будут те, кто раньше боялся.

— Бывай, Альбинос, если не передумал. Увидимся.

— Зря лицо держишь. Не поможет, — летит мне в спину, но мне уже без интереса. Он просрал свой козырный шанс.

«Света у меня» — пиликает телефон смс-кой. — «Уже едем».

Вот — спасибо за это, Морок! Шансов, что я получу это сообщение, было один на миллион. Я бы на его месте — не прислал бы.

— Твою мать, гребанный Тигр! — доносится рев со стороны окна, но я уже запрыгиваю в свою тачку. Пуленепробиваемую, между прочим, — на меня запоздало теперь полился целый дождь свинца. Похоже, хозяину уже доложили!

* * *

Я несусь по трассе, как сумасшедший.

Ливень свинца превращается в настоящий ливень, — тяжелые капли осени херачат по металлу. Оглушая.

Оглушая на хрен, вытравливая все, что было в последние дни, недели.

А было ли оно вообще?

Нет. Не было.

Ничего не было, пока не было и ее. Пока не мог прикоснуться к ней, прижать к себе, услышать ее голос, — ни хера, никакой жизни не было!

И только сейчас я начинаю дышать, начинаю воздух чувствовать.

Только сейчас — под этим безумным ливнем, на этой невозможной скорости.

Потому что лечу — к ней. И все остальное — по херу.

Что она скажет?

Как встретит?

Все неважно!

Лечу навстречу, хохоча, запрокинув голову.

Я — жив, блядь! И не потому, что Альбинос не выстрелил, а потому, что она уже так близко!

Херачу со всей дури по тормозам, перекрывая дорогу встречной машине. Даже вижу, как искры летят из-под колес.

И вылетаю под оглушительный, ледяной ливень.

Не чувствую. Ничего не чувствую, — ни плеча, ни ледяной воды, что льется за воротник. Только ее запах, — кажется, он просто нахлынул на меня, затопив собой. До одури.

— Что, Морок, привидение увидел? — хохочу, обнимаясь с тут же вылетевшим из машины другом.

— Охренеть, Тигр, — хохочет, кажется, до конца не веря, щупая мои плечи. — Просто охренеть!

Не поверил бы, но, кажется, в его глазах что-то блеснуло? Дождь, наверное. Да.

— Где?

— На заднем сидении.

Чуть не выдираю эту дверцу, дергая на себя.

Света, уложенная на сидение, дергается.

— Это я, маленькая! — бережно, как ребенка, подхватываю на руки и прижимаю к груди. — Я… Дальше со мной поедешь.

— Артур… — впивается в мое пальто пальцами, так, что те белеют.

— Ну, что ты, маленькая, что… Я же говорил, то заберу тебя…

Лихорадочно, — губами, — по лицу ее, по волосам, по глазам, стирая дождь и слезы.

Хрен знает, — может, в последний раз…

— Лучик… Все будет хорошо. Теперь с тобой все будет хорошо…

— Ты должен держать слово, Артур. Ты мне обещал, — а сама еще сильнее воротник моего пальто сжимает.

— Я всегда держу слово, Лучик. Всегда. — и все равно целую, оторваться не могу, и прижимаю так крепко, что, кажется, кости сейчас трещать начнут — Обещал, что отпущу, — значит, отпущу. Только домой пока отвезу. В наш дом. Отойти тебе нужно, — руки дрожат от того, что пальцами по щеке ее глажу. Никогда не дрожали, а сейчас — как у алкаша последнего. — Они ничего тебе не сделали? — и еще крепче прижимаю, уже и силы не контролирую, ничего не контролирую, когда она со мной.

— Нет. Не сделали, — боже, как можно смотреть на эти, чуть приоткрытые губы и не впиться в них? Но только прикасаюсь пальцами, лихорадочно скользя, размазывая дождь. — Не то обещал, Артур. Не отпускать, — вот что обещал. Держи свое слово.

— Точно? — отстраняюсь, прищуриваясь, — блядь, дождь совсем глаза позаливал. Я все правильно услышал или у меня уже глюки? — Света? А все, что было, а, — ну да, она сейчас же в шоке. Ей просто нужно отойти. А то говорит, сама не знает, то.

— Плевать, — обхватывает мою шею руками, сдавливая, наклоняя лицо к себе. — На все плевать, Артур. Я же без тебя не живу! Не живу, понимаешь? Как ты вообще мог пропасть так надолго?

— Не отпущу, — накидываюсь на ее губы. Кажется, это у меня шок, а сегодня, — день невозможного! — Вот теперь уже — не смогу отпустить, Света. Меня может хватить на такой шанс только один раз.

— Никогда, — рвано выдыхает, обхватывая мое лицо своими ладошками. — Никогда больше не отпускай. И … Не исчезай, Артур! Никогда!

— Никогда больше, маленькая, — зацеловываю мокрые волосы. Может, меня Альбинос все-таки

стрельнул и я по ошибке оказался в раю?

— Никогда больше не пропаду. Клянусь.

— Тигр, ты хочешь, чтобы я вам потом обоим бульйончики в постель носил, когда у вас будет воспаление легких? — доносится до меня, как сквозь гул, бурчание Морока. — Дождь ледяной!

— Никогда, — шепчу, целуя ее заледеневшие руки.

Какой там на хрен дождь, если она со мной?

— Тигр, а тебе что, когда от Альбиноса уезжал, спину не подпалило? Странно. Даже запаха гари не слышу.

Прошло три дня, как я привез в этот дом Свету.

И на все это время мы просто выпали из жизни, — а вернее, — возвращались к ней, заперевшись от всего мира.

Любя, проваливаясь в сон, потянувшись снова руками…

Без слов.

Напитываясь, заполняясь, напиваясь друг другом.

Нам не нужно было говорить, — все было в глазах, от которых не оторваться.

Отчаяние, — у каждого свое, разное. Боль, — одинаковая на двоих. Страх — в котором нет ничего безумнее, чем потерять другого. Любовь, — с таким множеством ее оттенков, что понадобиться больше одной жизни, чтобы изучить каждый из них.

Мы так и замерли, глядя в глаза.

А потом… Что-то щелкнуло в обоих, — и мы набросились друг на друга.

Срывая мокрую одежду, срастаясь кожей, трогая лица друг друга так, как прикасаются слепые, — чтобы вобрать, каждую черточку, каждую трещинку, — снова воскресить под своими пальцами и вобрать в себя без остатка, навсегда.

Трое суток слились в одно мгновение. Безумно долгое, в котором мы не разделялись ни на миг.

Будь это обжигающая вода душа или обеденный стол или кресло, — все становилось местом, где можно слиться в одно.