Да, дисциплина в бригаде железная. Как при этом Будяк позволил себя укокошить — неразрешимая загадка, если бы не подкрепившиеся сомнения по поводу пресловутой роли личности в истории.

— Так на чем я остановился, Васисуалий? — продолжаю как ни в чем не бывало. — Ах да, кровоспуск... Так вот, запомни, если, конечно, тебе такой подвиг по силам: никаких кровоспусков в природе не существует. Если не веришь — засунь этот нож себе в задницу, выйми и убедись: кровь не будет стекать по желобку...

По сараю пронесся рокот возмущения. Догадываюсь, в чем дело: наглый тип наговорил уже столько комплиментов в адрес вождя, но до сих пор отчего-то остается в живых. Воистину, не каждый способен понять, что на уме у отца-командира, а это лишний раз говорит о его выдающемся интеллекте.

— Я тебе этот нож в зад засуну, — прогарантировал Васька без особого энтузиазма.

— Давай, — чуть ли не весело реагирую на подобную перспективу, — только от перемены задниц результат не изменится. Ладно, можешь не засовывать...

— Заткнись, — снова слегка вышел из себя бывший мент и неожиданно спросил: — А для чего тогда оно надо?

— Тебе действительно интересно? — удивился я.

Васька молча качнул головой, а поднявшийся на ноги охранник порядка в «Эльдорадо» вылупился на него, словно проходил медосмотр у окулиста. Еще бы, оказывается, великий Василий может чего-то не знать в подлунном мире. Тем более, дети малые и то понимают, зачем делаются на лезвиях ножей углубления. Чтобы по ним стекала кровь. А связанный упертый баран талдычит о чем-то глупом, как он сам. Попался-обосрался, сиди тихо, а он еще базарит...

— Эта деталь называется дол, — поведал я абсолютно серьезным тоном. — Делается для того, чтобы одновременно возросла жесткость клинка и уменьшился его вес. Что касается моего предложения по поводу использования ножа, я слегка погорячился. Извини, Васисуалий. Сними козью лапку, всунь себе в очко и с ее помощью быстро беги отсюда на пяти копытах, пока я добрый.

Концовка пояснения вызвала обратный эффект. Вместо того чтобы наконец-то врезать обидчику как следует, Васька подтвердил мои худшие опасения. В мгновенно воцарившейся поистине гробовой тишине неожиданно раздался его оглушительный смех. Через несколько секунд сольное ржание переросло в групповое. Командир соизволил своеобразно прореагировать, ну как его не поддержать?

Ржали эти деятели дружно, словно строй солдат-первогодков, исполняющих полковую песню. Водитель со свежевыбитой мордой и получивший собственноручную нахлобучку патрона охранник «Эльдорадо» — и те заливались хохотом. Но стоило Ваське поперхнуться собственным смехом, как подчиненные замолчали, словно одновременно продегустировали теплую мочу.

— Зря я тебя тогда не заломал, — чуть ли не по-дружески коснулся моего плеча своей лапой Васька, — меньше бы мучался.

— Ничего, я согласен, — скалю зубы в ответ, снова безуспешно пытаясь разорвать липкую ленту, однако Василий, как положено хозяину, пытается поставить меня на место, предназначенное не гостю, а жертвоприношению:

— Тебя, говно, никто не спрашивает.

После слов руководства бригада принялась реагировать ржанием на остроумие командира. Наверное, они искренне считают, что Жванецкий не достоин носить за юмористом Васькой свой знаменитый истершийся портфель.

В отличие от бывшего мента, я самокритичен. Действительно, кем я могу быть с его точки зрения? Только тем, чем является он с моей. Быть может, по такой прозаической причине замечаю елейным голоском:

— Васисуалий, прикончи меня. Как того из гостиницы. Выстрелом в затылок.

Смех смолк, словно это приказал сделать сам Василий. Только водитель не сумел остановиться синхронно с остальной стаей, вытаращился на предводителя, по инерции хихикнув несколько раз, и затем выдохнул:

— Вась, ты че?

Строг нрав Василия и тяжела его десница, мгновенно карающая нарушившего субординацию. Треснув для приличия позволившего себе бестактный вопрос, Васька пошел на отступающего к стене нарушителя дисциплины, а тот испуганно откатывался назад, бормоча:

— Вась, я че? Я ниче...

— Да, Васисуалий, он ниче, — несмотря на пролитую водителем кровь, прихожу ему на помощь. — Зато тебе даже очень светит че. Если тебя за такое паскудство бывшие коллеги до смерти не задопрашивают... Нет, не райотделовские, не надейся, а, так сказать, смежники. Нуда ладно, сейчас не расстреливают, только не сильно надейся на вашу ментовско-номенклатурную зону. Будет кому о тебе позаботиться, не сомневайся. В обычную пойдешь. По этому поводу можешь уже козью ножку из задницы вытаскивать. Готовь жопу к трудовым свершениям!

Вот тут характер Василия прорвало, но не до той степени, на которую я рассчитывал. Он не стал грохать меня пудовыми кулаками, а надавил большим пальцем на солнечное сплетение. «Лучше бы бил, — подумал я, судорожно хватая воздух, не испытывая желания говорить дальше. — Что поделать, наши желания не всегда совпадают с возможностями, а жаль. Эту банду, кажется, удалось заинтриговать. Я редко ошибаюсь в выводах... Да нет, — одергиваю сам себя, — часто. Иначе не сидел бы здесь».

Я уже было собрался с силами для продолжения контрпропаганды, однако Васька не позволил развить успех. Он снова громко заржал, и банда, насторожившаяся после моих слов, захохотала бездумно, как по команде. Таких бы в зрительный зал, готовая бригада поддержки незадачливого юмориста, способная смеяться по кивку со сцены. Теперь их не купишь на прежнюю приманку.

— Ну хватит, — посуровел Васька, и хохот оборвался еще быстрее, чем если бы кто-то перекосил эту стаю из пулемета. Эх, Boxy бы сюда, да мне руки развязать, мы бы порезвились. Но Вохи рядом нет, а на свои силы рассчитывать глупо, если тебя прилепили к креслу, какой боец из подобия гербария? Остается... Что мне еще остается? Всего лишь осуществить неожиданно пришедшую из недр памяти присказку умнейшей женщины Фиры Петровны Найдис, которую вызубрил еще в те времена, когда считал себя совершенством, удачливо воруя жареных бычков со сковородки соседки по коммунальной квартире. Гораздо позже я уразумел: добрая женщина просто делает вид, что ничего не замечает... Но не это главное, а ее присказка, ставшая со временем кредо моей жизни: из одного безвыходного положения всегда имеется пара выходов. Пары мне не нужно, одного за глаза на всю оставшуюся жизнь должно хватить. Если, конечно, такое случится.

— Надо бы угостить гостя, — ласково проворковал Васька, окидывая меня взором визажиста.

— Смолы горячей, — хихикнул водитель, позабывший о затрещине.

На сей раз Васька проявил небывалый либерализм.

— Обойдется, — отрезал он. — Нам для него ничего не жалко. А, Петро?

— Нуда! — на всякий случай бодро поддержал шефа водитель, хотя он догадывался о последующих событиях не лучше меня.

— Водку давай! — тоном приказа бросил Васька.

— Бутылку? — осмелился задать дополнительный вопрос Петро при молчаливом любопытстве остальной братвы.