и мозг вступили в ожесточённую схватку. Один твердил: “Выброси, забудь, и боль пройдёт”, а второй кричал: “Не вздумай. Ты действительно хочешь забыть тех, кого ты так обожал и так любил?”. В результате ожесточённых боёв из громких убеждений, я решаюсь…, пойти домой с оставшимся у меня мешком в руках принимая идею того, что лучше пока не стоит делать столь резких и столь необдуманных решений.

На ближайших выходных, я поехал в квартиру своих родителей с одной единственной целью — отнести им весь мешок с вещами и пусть он там у них храниться до скончания времён. Когда я им это объяснил, они меня отговаривали, сообщая о том, что у меня тяжёлый жизненный период, а потому, необходимо прийти домой и оставить всё как есть, а время залечит и всё вернётся в норму. Но тогда я понимал, что уже ничего не вернётся в норму, а потому, я молча оставил все вещи в прихожей квартиры своих родителей, и без лишних слов, сел к себе обратно в машину, которую отец отдал в ремонт в то время когда я был в больнице, пока мать мне кричала, что если я их забуду, то буду вечно несчастен. Да вот только в тот момент, я её совершенно не слушал.

После того как я сел в машину, я отправился без приглашения к родителям своей погибшей Эмили, в надежде всё рассказать как было и объяснить всё с глазу на глаз. Но как только я открыл дверь, её мать яростно стала на меня кричать, и заявлять, какой я убийца, преступник и идиот, раз позволил случиться данной ситуации. После этих слов, к крикам присоединился отец, который также кричал, что я всего лишь жалкое отребье настоящего немца, убийца и предатель, который виновен во всех смертных грехах этого мира.

“Если сейчас же не уберёшься, то я возьму совой скальпель и отправлю тебя прямо к ним” — злостно он отвечал.

Глубоко выдохнув и попрощавшись, я, без лишних слов, отправился обратно к себе в машину, пока за дверью слыхал продолжительный и истошный рёв рыдающей матери.

Разумеется, оставить виновника без наказания я никак не мог. Пойдя в полицию, я хотел оставить категорическое заявление на того ублюдка, который лишил меня двух самых близких для меня людей. Но когда я хотел это сделать, мне сообщили, что преступник уже сидит в следственном изоляторе в ожидании суда.

“Мы вам хотели отправить письмо, но раз уж вы сами пришли, то объясню всё на месте” — сказал ему тогда прокурор. “Через три дня, вот по этому адресу в пять часов дня состоится суд над подсудимым. Вы обязаны будете прийти как один из потерпевших, и дать судье все необходимые показания”

“Не волнуйтесь. Я приду. А на самого подсудимого взглянуть мне нельзя?” — спросил я в надежде услышать положительный ответ.

“Нет. Вы его сможете увидеть исключительно в зале суда” — спокойным голосом тогда мне сказал прокурор.

“Чтож. Не переживаете. Даже если мне станет известно, что он смог нанять лучших в мире адвокатов, я всё равно, буду, обязательно” — произнёс, я ему на прощение после уйдя без лишних слов. На протяжении всех этих трёх дней, я представлял себе весь процесс заседания, что на нём будут говорить, и что я сам буду говорить. Несмотря на ненависть со стороны родителей Эмили по отношению ко мне, они всё же также придут в суд на заседание, дабы убедиться, что виновник понесёт справедливое наказание.

Через три дня, начался процесс. По входу в зал, я с первых секунд на скамье подсудимых увидел виновника той страшной аварии, сидящего рядом со своим адвокатом. В тот момент, я не испытывал к нему никакой жалости и сострадания. У меня была одна цель — добиться того, чтобы судья приговорил к самой суровой участи за такую провинность. Я был готов уничтожить что его, что его адвоката. И ради этого, я был готов пойти, на что угодно.

Во время суда, его адвокат выводил всевозможные доводы касательного того, почему его клиент не был виновен. Но он ещё тогда не понимал, что у меня был самый страшный козырь который только мог быть при суде — правда. А потому, у кого и была правда, тот и был сильней. Судья, принимая во внимание две задокументированные жертвы, вождение в нетрезвом виде и уже ранний штраф за вождение с промилием алкоголя в крови, вынес подсудимому вердикт на пожизненное заключение в колонии строго режима без права на реабилитацию.

Когда судья стукнул молотком, я осознал: “Это победа”.

Я видел его заплаканную мать в зале суда. На тот момент, мне было на неё абсолютно всё равно. Месть пожирала меня изнутри, и как только я услышал стук молотка, моя душа успокоилась. Следующие пять минут, я с огромной радостью наблюдал за его лицом, выражающую искреннюю неподдельную ненависть, разочарование, боль и безысходность. Я понимал, что в момент аварии, страдал я, теперь, пускай страдает он.

Через пять минут после оглашения всех вердиктов, к нему подошла пара ребят в особой форме, после чего сразу увезли далеко и надолго, хотя мне от себя ему ещё лично хотелось сказать пару “ласковых” слов. И выходя из зала заседания, я уже окончательно был уверен в том, что наконец, смогу обрести внутреннее спокойствие, наконец зажив полноценной жизнью как раньше…, но вновь придя домой, в мой пустой и занятый только мною дом, я осознал, что хоть и добился для виновника справедливого наказание, но этим наказанием моих родных уже не вернуть. А потому, в первое после прихода в дом, я лишь садился на диван, и стал с улыбкой вспоминать все те прекрасные моменты, которые я проводил со своей столь любимой семьёй.

Мы похоронили их на городском кладбище. Вопрос цены меня совсем не волновал. Я желал отправить их в последний путь со всеми почестями и по достоинству, что я разумеется и сделал. И с того момента, я, наверное, не желая возвращать внутреннюю боль, с того момента их более не навещал, а лишь продлевал аренду на землю на кладбище где они собственно и лежали.

Шли годы, боль и отчаяние потихоньку угасали, пока наконец в моём сердце не наступал относительный мир и покой. Но так…, так продолжалось до момента смерти моих родителей. Когда они умерли, конечно, я не мог не вспоминать об Эмили и Вильгельме. Я считал, что я их уже забыл, и боль о их