– Не хочу ставить вас в неловкое положение, но я действительно так не считаю. Я вовремя успел себя защитить, хоть и не лучшим способом. Эксперты признали, что я не страдаю психозом. Вы не знали моей матери, да я и не хотел вам ее представлять. Но если бы вы ее видели… живой, вы бы поняли, что для нас обоих на планете нет места. Она прожила пятьдесят лет, из которых в течение двадцати одного года я не мог дышать. Когда-то я должен был вздохнуть. В остальном я понимаю, что выглядит всё страшно, но нельзя убить собственную мать, не исполнив ритуал. Я должен был изгнать злых духов – символическим способом. Я обезглавил ее, чтобы вернуть голову себе: изнасилование – это своего рода дань уважения. Я возвратил ей семя, благодаря которому, черт возьми, родился. А дротики… Дротики – для того, чтобы отвергнуть ее, стереть ее, как она стерла меня.

Диган выскочил из машины как ошпаренный.

– Эл, ты псих! Ты сумасшедший! Ты что, даже не испытываешь угрызений совести?

Я тоже вышел – чтобы ответить и пописать.

– Испытываю ли я угрызения совести из-за того, что убил мать? Никаких угрызений. Зато я ужасно злюсь на себя за то, что подставил вас, в то время как вы мне доверяли.

Лес простирался, насколько хватало глаз. От высоты у меня кружилась голова и сводило ноги.

– Далеко еще? – спросил Диган.

Оставалось еще около часа. Я не понимал, почему Диган не спрашивает, куда мы едем. Я чувствовал, что он словно парализован. Он предавался мрачным мыслям, вспоминал годы карьеры и думал: что заставило его рисковать работой ради парня вроде меня, о котором он ничего толком не знает?

На какое-то время дорога стала пыльной, почти полностью песчаной. Затем снова асфальт. Наконец Дигану надоели крутые повороты и обрывы.

– Куда ты меня везешь, Эл? Ты хоть знаешь, где мы?

– Не волнуйтесь: мы почти приехали.

На одном из поворотов мы увидели расколотое молнией дерево. Оно напоминало распятого человека, которому отрубили голову и руки, и лишь израненный кусок плоти, подобно лохмотьям, всё еще висел в темном пространстве леса. Среди здоровых деревьев этот мертвец особенно выделялся. Я сделал Дигану знак, чтобы он остановился.

– Ты заставил меня столько проехать, чтобы посмотреть на дерево?

Я почувствовал себя неловко, зная, какую боль собираюсь причинить другу, и она давила на меня, словно скала. «Возможно, услышав мою исповедь, Диган выстрелит мне в голову», – думал я. Диган понимал, что добрых новостей можно не ждать. Он смирился и просто хотел услышать правду.

– Эл, что такое с этим деревом?

Я помолчал и ответил:

– Дерево погибло – так же, как девушки, которые под ним похоронены.

Диган облокотился о машину. Он не знал, готов ли слушать продолжение истории, но, сделав огромное усилие, прошептал:

– Какие девушки, Эл?

– Пропавшие девушки. Шесть человек. Студентки Санта-Круса.

Диган выпрямился и заглянул мне в глаза.

– То есть дочь Дала…

Я кивнул. Он заплакал, и мне стало его искренне жаль. Он резко умолк.

– Господи! Неужели ты убил дочь Дала?

Я постарался взять ситуацию под контроль.

– Я специально привез вас сюда. Теперь вам решать. Наверное, от них уже почти ничего не осталось. Знаете, медведи, койоты, волки, хищные птицы…

– Хватит перечислять обитателей зоопарка! Эл! Как ты их убил? Молотком?

– О нет, я стрелял им в грудь из револьвера. Но потом делал всё, чтобы их не смогли опознать. Отрубал головы и руки.

– И что ты делал дальше с руками и головами?

– Руки разбрасывал по лесу – направо, налево. А головы – хранил. Никак не мог с ними расстаться. Доходило до смешного. В день, когда я предстал перед реабилитировавшей меня комиссией психиатров, в багажнике у меня лежали две головы. Ладно…

– Что «ладно»?

– Неприятно вдаваться в подробности. Даже в холодильнике головы невозможно хранить больше двух-трех дней.

– И куда ты их дел?

– Выбросил в мусорный бак. Знаете, господин Диган, голова – занятная штука. Головам придают большое значение. Но, оказывается, даже чертов головастик может здорово напортачить. Теперь вам решать. Я не пытаюсь себя оправдать, но я подвозил сотни девушек. Только перед этими шестью я не смог устоять, даже когда пил. А три дня назад я подвозил двух девушек и вдруг понял, что они ни в чем не виноваты. Два дня спустя я убил свою мать. Теперь чувствую, что зло отпустило меня. Словно я изгнал злых духов и теперь знаю, что больше никому никогда не причиню вреда.

Диган молча смотрел под ноги. В фильме ужасов в этот момент обязательно раздался бы крик ястреба. Но в реальности стояла гробовая тишина, словно земля разверзлась и поглотила лес. Диган сделал шаг вперед, стараясь что-то разглядеть.

– Вы ничего не увидите. Они очень глубоко. Так глубоко, что никто никогда не наткнется на них случайно. Даже охотники. Однажды вечером меня чуть не засекли. Я возился с телом, как вдруг белозубый парень на пикапе остановился и спросил, всё ли в порядке. Он напоминал серфера. Я вышел из тьмы и улыбнулся ему. Он уехал, ничего не заметив. Так что вы будете делать?

– Позвоню в полицию Орегона и подам в отставку, как только вернусь в Санта-Крус.

– Мне жаль, господин Диган. Знаете, я изо всех сил старался сдерживать себя. А мог бы убить гораздо больше людей.

Диган уже не слушал. Он погрузился в мысли об отставке. Хотел уехать подальше от Санта-Круса. Куда именно – я не осмелился полюбопытствовать.

– Скажите Венди, что… мне жаль.

Мы поехали обратно. Диган был уже не так напряжен, как по дороге к дереву, но что-то его мучило. Наконец он спросил:

– А мою дочь ты тоже убил бы?

Вопрос меня поразил:

– Как вы вообще могли такое вообразить? Я даже никогда не допускал мысли! Я слишком любил и вас, и ее! Вы были моей единственной семьей! В любом случае, когда-нибудь Венди бы поняла, почему я к ней не прикасаюсь…

Я почувствовал, что признательность Дигана за уважение к жизни Венди сильнее обиды за испорченную карьеру.

– Ты насиловал девушек?

– Да, как только убивал. Пока они еще теплые. Но я не для того их убивал, хоть вам и трудно поверить. Я хотел собственными глазами увидеть переход от жизни к смерти. Мы живем лишь ради этого момента. Сложно себе представить, но когда девушки осознавали, что умрут, они смотрели на меня с любовью в глазах. Я возвращал им любовь, проникая в них. Я был им должен, разве нет?

Диган мчался по дороге, прочь от кровавой бойни. Я вдруг не выдержал: