В некоторых ресторанных заведениях выступали певички, которые могли составить гостю компанию, и дело песнями не ограничивалось – за ширмой ждала роскошная постель. Было множество веселых «водяных чайных домиков», были просто бордели, были уличные проститутки (причем обоего пола).

На красивых женщин спрос был велик повсеместно. Из записок, дошедших до нас из XII в., следует, что жители Ханчжоу «очень радуются, когда у них рождается дочь, и берегут ее, словно драгоценную жемчужину. Когда она подрастает, в зависимости от природных наклонностей, ее обучают разным искусствам. Одних готовят к тому, чтобы быть певичками в домах высокопоставленных особ. Меньше ценятся девушки свиты, служанки, девушки на подсобных работах, швеи, актрисы, прачки, девушки, искусные в игре на цитре или в шашки, поварихи и кухарки».

Многие женщины и девушки, в первую очередь из знатных семейств и из «веселых домиков» разного уровня, выделялись странноватой семенящей походкой: неуверенной и в то же время грациозной, трогательной от ощущения беззащитности, иногда порхающей. Именно в сунские времена распространился обычай, представляющий из себя далеко не лучшее достижение китайской цивилизации (даже с учетом того, что «о вкусах не спорят»). Это «цветочек лотоса» (или «ароматная лилия») – сверхминиатюрная, вернее, изувеченная женская ножка, длина подошвы которой не превышала десяти сантиметров.

Китаянка с перебинтованными ногами

Уже в четырехлетнем возрасте пальцы малышке загибали резко вниз – вплоть до перелома, и туго бинтовали стопу. В последующие несколько месяцев девочка не могла передвигаться самостоятельно – ее носили в портшезе. Процесс кровообращения замедлялся, и ступня оставалась недоразвитой на всю жизнь.

Это считалось признаком прирожденного благородства, в аристократических (или претендующих на то чтобы считаться таковыми) кругах, ущербные красавицы были особенно желанны для женихов. Но таким же образом обрабатывали девочек, которым прочили карьеру певичек, куртизанок и тому подобную: им тоже подобали признаки аристократизма.

Совсем другого отношения заслуживают широко распространившиеся тоже с той поры самые замысловатые дамские прически. Одна из них называлась «дракон, резвящийся в облаках»: особое мастерство куафера заключалось в том, что самого дракона как такового не было видно – его очертания только угадывались сквозь «облако» пышных волос. Подобное можно только приветствовать: изобретайте, обольщайте и резвитесь на здоровье.

Любителей культурного времяпрепровождения ожидали театры.

В достаточно развитом виде китайский театр сложился как раз к этому времени (а развивался и развивается постоянно – к началу ХХ в. насчитывалось около 300 театральных традиций). Старинный китайский театр сложен, малопонятен, даже странен для нашего восприятия, потому что происхождение свое ведет от религиозных обрядовых действ. В храмах предков представления могли разыгрываться совсем без зрителей, а если они и присутствовали, то не в качестве самых почетных гостей: таковыми являлись пребывающие здесь души усопших.

Послушаем, что говорит В. В. Малявин: «Каждый персонаж китайского театра являет собою определенный человеческий тип, на который указывает символика его грима и костюма. Так, черный цвет означает честность, красный – счастье, белый – траур, желтый – царственное достоинство или монашескую аскезу, синий – варварское происхождение и т. д. В пекинской опере различались 16 основных композиций грима, общее же их количество достигало ста и более. Принципы актерской игры вовсе не требовали создания иллюзии действительной жизни. Декораций на сцене почти не было, а действия актеров обозначались символически. Например, плетка в руке актера обозначала верховую езду, платок, накинутый на его лицо – смерть, веер в руках – ветреность. Гору мог заменить обыкновенный стул, реку – флажок с изображением рыб, храм или лес – листок бумаги с соответствующей надписью и т. д. Степень символизации действия служит одним из критериев разграничения народного и классического театров: народные представления в целом отличались гораздо большим натурализмом вплоть до применения в них настоящего оружия. Заметим, что тенденция к натуралистической достоверности представления была свойственна и придворному театру. Так, в представлениях императорского театра в Пекине на сцену выводили настоящих лошадей и даже слонов, под сценой же имелись колодцы, из которых с помощью зубчатых колес поднимались громоздкие декорации – пагоды, гигантские цветы лотоса и т. д.».

Пьесы, порожденные религиозной традицией и деревенским театром, повествовали о подвигах героев, бесстрашно вступающих в единоборство со злыми демонами. Немного позднее появляются комические фарсы и буффонады. Они заполняли сцену вздорными женами и подкаблучниками-мужьями, тщеславными учеными-недоучками и лопоухими простаками-крестьянами, охочими до женского пола монахами и глупыми толстосумами.

Наконец в XIII в. в Южном Китае рождается профессиональная, авторская пьеса. В ее сюжетах уже звучало иногда нечто чеховское: девушка из небогатой семьи любит подающего надежды студента, готовящегося к экзаменам на высокую ученую степень. Она готова ему все отдать, он к ней тоже неравнодушен, но не более того – превыше всего карьера. Только на сцене вся эта душещипательность переплеталась с не имеющей никакого отношения к сюжету игрой демонических масок, веселыми плясками и потешными ужимками. В театр люди шли не за сухой моралью, а ради некоторой душевной, – можно сказать, экзистенциальной, не без элемента мистики, – встряски (актеры были отчасти посредниками между миром людей и миром духов – и зрители, и сами они всегда ощущали это периферией сознания). И, конечно же, ради удовольствия.

Интересно, что женские персонажи наделялись обычно более высокими нравственными качествами, чем мужские. Но мужчины-актеры уже почти монополизировали исполнение женских ролей. Хотя существовали чисто женские труппы. Очевидно, поборникам нравственности претило исполнение некоторых сцен актерами разного пола – «как бы чего не вышло».

Публика располагалась в театрах с удобством – не зря их называли иногда «чайными домами», как и заведения несколько иного рода. Во время действия пили и ели, расхаживали по залу, в порядке вещей был громкий разговор о чем-то своем или совместное с актерами исполнение арий. Но не будем задаваться тем, «как далеко мы от них ушли». Почитайте о нравах «пушкинского Петербурга»: тогда разве что шампанское в партере не откупоривали, а ломились сквозь ряды и гоготали над свежим анекдотом совершенно невозбранно. А что насчет закусок в «чайных домах» – так спектакли длились иногда не то что часами, а днями напролет.

Женский оркестр

В более поздние времена властями делались попытки запретить ночные представления, усилить цензуру над содержанием пьес и манерой исполнения. Указ от 1368 г. гласил, что следует ставить пьесы только о «повиновении законам, богам и небожителям, честных мужах, целомудренных женах, почтительных сыновьях и послушных внуках, что учило бы людей творить добро и наслаждаться великим покоем». Приводились и экономические аргументы: люди малообеспеченные становятся заядлыми театралами и тратят на свое увлечение все деньги и все свое время – вместо того, чтобы заниматься делом. Но подобные претензии если и имели последствия, то очень недолгосрочные.