Федька обзывал шпионами и диверсантами тех, кто вырвал его из деревни с корнем, и теперь выселяет неведомо куда и за что. Он обещал жаловаться до самой смерти и не дать спокойного сна никому на земле. И, если бы был грамотным» если бы закончил ликбез — сдержал бы свое слово. Но именно это обстоятельство помешало мужику, поставило подножку в исполнении обещанного. И Федька страдал, что не может постоять за себя и семью, не в силах защититься.

От скопившейся злобы и беспомощности он стал невыносимым. Он изливал скопившуюся ярость на всех, кто находился рядом, под рукой. А потому — нередко колотил жену и детей, выискивая даже незначительный повод, придираясь к ним по пустякам.

Вначале усольцы терпеливо наблюдали за Шибздиком. Не решались лезть в дела и жизнь чужой семьи. А потом не выдержали, увидели избитую до синяков Варвару, плачущую навзрыд детвору, попытались поговорить с Федькой, успокоить, урезонить мужика, но не получилось. Когда в очередной раз банально вошел в дом Шаман во время избиения и схватил Федьку за шиворот, выволок его во двор — тот укусил Виктора за ногу. И осерчавший Гусев врезал слегка кулаком исходившемуся криком Шибздику.

Тот замолк от удивления или от неожиданности. Отлетев метра на три, полежал тихо, подумал. Шаман ждал, когда Горбатый встанет. Тот приподнялся на карачках, шатаясь. Зло оглядел Гусева. Тот предупредил, что если Федька станет буянить в семье — побьет его всерьез, так, что уже вставать будет некому. И Горбатому, словно мозги на место вставили. Перестал драться дома. Зажил тихо. Криков и плача его семьи теперь уже никто не слышал.

Варвара была тихой, работящей бабой. Крепко верила в Бога, его милосердие. Случившееся в семье восприняла как неотвратимое наказание за то, что муж редко ходил в церковь и не оставлял в ней десятину от доходов.

Она так и не поверила, что наказан он за политику, выслан как шпион. Она не знала даже значения этого слова. И на вопрос, за что сосланы, отвечала одинаково:

— Перед Богом виноваты. За то страдать теперь нам велено…

Именно за эти слова и колотил свою жену Шибздик, называя ее дремучей дурой и ступой огородной.

Федька в числе первых ссыльных поселился в доме. Перезимовав в нем одну зиму, понял, что скоро в избе станет и вовсе невпродых от тесноты. Решил соорудить пристройку, чтоб посвободнее жилось и дышалось в доме.

Усольцам было не до его забот. В землянках оставались жить целые семьи. Их надо было переселять в дома. Тут не до удобств. Тесно — строй сам. Расширяй, увеличивай по своему желанию. Но только собственными силами. На чужую помощь не надейся…

Не понравилось ссыльным то, что Федька, которому дом ставили сообща, не помогал строить дома другим и обижался, гундел на весь берег, что его семье ссыльные построили не дом, а конуру, в какой не то что дышать — бзднуть негде.

Трудно было Горбатому поставить пристройку, не имел он мужицкого роста и силы. Был этим обделен и не мог даже бревна поднять, что бесило мужика ежечасно. И Шибздик мучился, пытаясь одолеть природные недостатки врожденной хитростью и смекалкой. Это ему все же удалось. Вместе с Варварой уже к осени он поставил трехстенок. Покрыл крышу рубероидом. И до самых морозов, до снега, утеплял строение. Обмазал его изнутри и снаружи, обнес завалинкой, засыпал, утеплил чердак, проконопатил все пазы, обмазал, оклеил окна. И побелив свое детище, ужасно им гордился.

Теперь в избе появилась горница. Дети спали не вповалку, как раньше, а всяк на своем топчане. Пусть и не были те топчаны оструганы до бархатистости, зато спалось на них вольготно. Пусть не было в избе Горбатого красивых шкафов и сундуков. Но имелись в доме прочные столы и скамейки, угол, отгороженный для одежды, полки для белья. Имелась своя, пусть и крошечная, кладовка для харчей. Был свой призрачный, убогий, но уют, без какого не смогла бы прожить семья.

Горбатым с материка чаще чем другим шли посылки из родной деревни. Их привозили на лодке иногда сразу по нескольку ящиков. Родня не забывала своих и высылала все необходимое семье. Может потому меньше других нуждались Горбатые в одежде и в обуви. Не жаловались на голод. Хотя никогда ни с кем ничем не делились, не хвастали что выслала им родня из дома. И даже самые младшие дети не выходили во двор с куском в руках.

Федька Горбатый учил их:

— Пусть вам не завидуют. Пусть вас любят.

И дети слушались его беспрекословно. Да и кому охота получать лишнюю затрещину или пинок в зад, шлепки и оплеухи? Уж лучше сделать как велит. Себе же спокойнее будет, грызли сушеные яблоки, ели сало с чесноком малыши Горбатого.

Из дома их всегда доносился запах жареного лука. Даже когда во всем Усолье, ни за какие поблажки невозможно было отыскать и одну луковицу — у Горбатых он не переводился.

Но никогда не одолжила, не поделилась ни с кем семья Федьки. Ни словом не обмолвился никто о содержимом посылок, че угостили ни гостя, ни соседа. Варвара надежно прятала все продукты под замок. А потому не только ссыльные, но даже свои, дети, не могли поесть без ведома матери ни одного куска. Такой порядок в семье был заведен еще до ссылки, в своей деревне, где Варьку считали редкой скупердяйкой, у которой средь зимы снега не одолжишь.

Да и какой ей быть иначе, если Федька, лишь тут — в Усолье, мозги сыскал. А до того, в своей деревне, с родственниками, случалось, пропивал до копейки все сбережения. И оставлял не раз без куска хлеба ее и детей. Родня над бабой лишь посмеивалась. Не помогала, не выручала ее. И тогда Варька обозлилась. Стала прятать деньги и продукты. Завела множество заначников. На случай, если один из них раскроет Федька, в других останется на жизнь и ей, и детям.

Федька, натолкнувшись впервые на замки, поколотил бабу. Велел их снять, что жить открыто, без утайки от родных. Жена впервые не уступила, заупрямилась. Молча стерпела мордобой, но замки не сняла. Когда же рубель и кочерга сломались на ее спине, Федька устал. Но Варвара оказалась настырной и снова не уступила требованию мужа.

Горбатый побил на ее голове все горшки, погнул ухват. Баба с неделю лежала с обмотанной головой, но замки так и не сняла.

Федька, после очередной неудачи, пригрозил жене, что уйдет от нее. Но и это не помогло. Баба лишь усиленнее стала пополнять заначки, прятать от мужика каждую копейку на всякий случай.

Горбатый понимал, что перестает быть главой семьи, хозяином положения. А ему так не хотелось лишаться мнимого преимущества перед бабой, хотя бы в глазах родни.

Варька теперь не искала по домам загулявшего мужика. И родне не кланялась. Стала хитрой, скрытной, прижимистой до неузнаваемости. Она уже не одаривала родню. Никого не приглашала к себе ни в будни, ни в праздники. И сама ни к кому не ходила, знаясь лишь со своим отцом и братьями. С ними она жила душа в душу. И если бы не они, помогавшие Варьке в трудную минуту, погибла бы семья, распалась.

Варькины родственники не вступались за бабу, когда Федька колотил ее по чем зря. Считали по-своему: раз бьет, значит любит. И не трогали Горбатого ни словом.