Сэм просунул голову в дверь.

– Ой, привет, – сказал он. – Елки, извините. Я просто…

– Она медсестра, – сказал Джо, необъяснимо чувствуя себя преступником, будто предал Сэмми и должен оправдать свой приход сюда. Предъявил исцеленную руку. – Она починила.

– Это прекрасно, э-э… привет. Сэм Клей.

– Роза Сакс.

– Слушай, Джо, я, э-э… я хотел спросить: ты еще не готов свалить из этого… прошу прощения, мисс, я понимаю, вы здесь живете и все такое, – жуткого дома?

Джо разглядел, что Сэмми расстроен:

– Что случилось?

– Кухня…

– Кухня?

– Она черная.

Роза рассмеялась:

– Чистая правда.

– Не знаю. Я просто… ну, я хочу домой. Мне бы поработать. Над этим, э-э… извини. Ладно, ну его. Я пошел.

И он двинулся к двери. Когда Джо ушел, с Сэмми приключилась странная вещь. Через бальную залу и небольшую оранжерею он забрел в кухню, где стены и пол облицовывал блестящий черный кафель, а столы покрывала черная эмаль. В кухне тоже толпился народ; надеясь где-нибудь побыть минутку одному и, может, заодно найти туалет, Сэмми заглянул в большую буфетную. И там узрел невероятное: двое мужчин – зеркальные, как и положено во сне, оба усатые и при галстуках, – обнимались, слившись усами, и отчего-то Сэмми вспомнил, как в детстве мать совала его гребень в щетку для волос на комоде.

Сэмми поспешно ретировался с кухни и отправился на поиски Джо: надо уходить отсюда сию же секунду. Про гомосексуальность Сэмми, конечно, знал – в теории, – но никогда не связывал ее с человеческими чувствами – уж явно не со своими. Ему и в голову не приходило, что двое мужчин, даже гомосексуалов, могут так целоваться. Если он вообще позволял себе об этом думать, в воображении все сводилось к минетам в темных переулках или гнусностям изголодавшихся по любви британских моряков. Но эти усатые люди в галстуках – они целовались, как в кино, нежно, и рьяно, и самую чуточку напоказ. Один мужик гладил другого по щеке.

Сэмми рылся в горах шуб и пальто на крюках в прихожей, пока не отыскал свое. Водрузил шляпу на голову и вышел. Потоптался на верхней ступеньке. В голове беспорядочно роились какие-то чужие мысли. Он чудовищно ревновал; ревность тяжелым круглым камнем застряла в груди, но Сэмми сам не знал, ревнует он Джо или Розу Люксембург Сакс. И при этом он радовался за кузена. Прекрасно, что в этом городе Джо умудрился год спустя вновь отыскать девушку с фантастическим задом. Может, ей, в отличие от Сэмми, удастся хоть немного отвлечь Джо от его самоочевидного замысла начистить себе рыло кулаками всех немцев города Нью-Йорка. Сэмми повернулся и посмотрел на швейцара: презрев условности, этот дядька в засаленной серой куртке прислонялся к парадной двери и курил сигарету. Почему от сцены в буфетной Сэмми так взбудоражился? Чего он боится? Почему бежит?

– Что-то забыли? – спросил швейцар.

Сэмми пожал плечами. Вернулся в дом. Не совсем понимая, что делает, заставил себя вновь пересечь бальную залу – теперь, когда Дали выпростался из водолазного костюма, ее наполняли счастливые уверенные люди, которые знали, чего хотят и кого любят, – и войти в черно-кафельную кухню. Собрание у очага дискутировало о том, как правильно варить кофе по-турецки, но двое из буфетной исчезли без следа. Может, Сэмми все нафантазировал? Возможен ли такой поцелуй?

– Он что, голубой? – как раз в этот миг спрашивала Роза Джо. Они по-прежнему сидели на кровати, держась за руки.

Джо это сначала потрясло – а затем уже не потрясало.

– Почему ты это говоришь? – спросил он.

Она пожала плечами:

– По ощущению.

– Хм-м, – сказал Джо. – Не знаю. Он… – И пожал плечами. – Хороший мальчик.

– А ты хороший мальчик?

– Нет.

Джо наклонился снова ее поцеловать. Они стукнулись зубами, и от этого он очень ясно ощутил все кости черепа. Розин язык у него во рту был как молоко, и соль, и устрица. Она положила руки ему на плечи, и он предчувствовал, как она вот-вот его оттолкнет, и вскоре она его оттолкнула.

– Я за него беспокоюсь, – сказала она. – Он был какой-то потерянный. Догони его.

– Ничего с ним не будет.

– Джо, – сказала она.

– А. – Она, сообразил Джо, хочет, чтоб он ушел. Двигаться дальше она пока не готова. Он не этого ожидал от богемного цветочка и матерщинницы, но подозревал, что Роза и не такая – она больше, но и меньше. – Ладно, – сказал он. – Да. Мне… мне тоже надо поработать.

– Хорошо, – ответила она. – Иди работай. Позвонишь мне?

– А можно?

– УНиверситет четыре тридцать два двенадцать, – сказала она. – Сейчас. – Вскочила, подошла к чертежному столу, нацарапала номер на листе, оторвала и протянула Джо. – Кто бы ни подошел, пускай поклянутся, что передадут, а то у нас тут в этом смысле ни на кого положиться нельзя. Погоди. – И она записала другой номер. – Это мой рабочий. Я работаю в «Лайфе», в художественном отделе. А это мой номер в ТСА. Я там три раза в неделю, вторая половина дня, и по субботам. Завтра я там.

– «Телеса»?

– Трансатлантическое спасательное агентство. Я там волонтерствую секретаршей. Маленькая контора. Денег ни цента. Только я и мистер Хоффман, если честно. Ой, Джо, он чудесный. У него судно, он сам купил и будет вывозить из Европы еврейских детей – сколько поместится на борту.

– Детей, – повторил Джо.

– Да. А что… у тебя… у вас есть дети… в вашей семье? У тебя на…

– Где это? – спросил Джо. – Этот ТАС?

Роза написала адрес: Юнион-Сквер.

– Я бы хотел завтра увидеться с тобой там, – сказал Джо. – Возможно, что это возможно?

– У нас одно судно, – сказал Герман Хоффман.

Был он пухлый, весь в ямочках, с аккуратной бородкой клинышком, с мешками под глазами – судя по всему, обосновавшимися там давно и насовсем – и блестящим черным шиньоном, в своей патентованной фальши почти грозным. Кабинет Хоффмана в Трансатлантическом спасательном агентстве смотрел на чугунные деревья и ржавую листву Юнион-Сквер. На серый камвольный костюм Хоффман потратил в двадцать раз больше, чем Джо, чья экономность по мере роста доходов становилась все более драконовской. Четким жестом, точно снимая карточную колоду, Хоффман извлек три коричневые сигареты из пачки с позолоченным фараоном и сдал одну Джо, одну Розе и одну себе. Ногти у него были подстрижены и перламутровы, сигареты – марки «Тот-Амон», импортированные из Египта, – отличные. Джо не постигал, для чего подобный человек напялил шиньон, который как будто заказали, начитавшись рекламы на четвертой сторонке обложки «Радиокомиксов».

– Одно судно, двадцать две тысячи долларов и полмиллиона детей. – Хоффман улыбнулся. Гримаса вышла пораженческая.