Джо покосился на Розу, а та задрала бровь. Роза предупредила, что Хоффман и его агентство, добиваясь невозможного, вечно работают на грани провала. Чтобы не умереть от горя, пояснила она, босс изображает закоснелого пессимиста. Сейчас она разок кивнула Джо – мол, говори.

– Я понимаю, – сказал Джо. – Я знал, разумеется…

– Очень славное судно, – продолжал Хоффман. – Прежде называлось «Львица», но мы его переименовали в «Ковчег Мирьям». Небольшое, но в прекрасном состоянии. Купили у «Кьюнарда» – оно ходило из Хайфона в Шанхай. Вон фотография. – И он указал на крашеную фотографию на стене позади Джо. Опрятный лайнер с ватерлинией смелого красного цвета шел по бутылочно-зеленому морю под гелиотропным небом. Громадная фотография в серой рамке. Герман Хоффман взирал на нее с любовью. – Построено в тысяча восемьсот девяносто третьем для «Пенинсулар энд Ориентал». Бо́льшая часть нашего первоначального вклада пошла на покупку и переоборудование, а поскольку нам крайне важны гигиена и гуманные условия, обошлось это дорого. – Опять виноватая улыбка. – Почти весь остаток осел на банковских счетах и под матрасами у немецких офицеров и чиновников. Когда уплатим команде и за документацию, честно сказать, даже не знаю, чего мы сможем добиться с такими крохами. Половину детей, которых мы хотим вывезти, может, вывезти и не удастся. Обойдется в тысячу с лишним долларов на ребенка.

– Я понимаю, – сказал Джо. – Если разрешите сказать, я…

Он снова глянул на Розу. За ночь она совершенно преобразилась. С ума сойти. Она будто нарочно истребляла все следы девушки-мотылька. Сине-зеленая клетчатая юбка, темные колготки, незатейливая белая блузка с пуговицами на манжетах и воротнике. Губы не накрашены, летучие волосы выглажены в две пушистые волны, разделенные пробором посередине. Роза даже очки надела. Джо эта перемена застала врасплох, но присутствие девушки-гусеницы ободряло. Зайди он в приемную ТСА и встреть дыбоволосую портретистку овощей, он усомнился бы в надежности агентства. Он не знал, какая поза менее искренна, имаго или гусеница, но так или иначе сейчас был Розе благодарен.

– У мистера Кавалера есть деньги, мистер Хоффман, – сказала она. – Он может сам оплатить проезд брата.

– Счастлив за вас, мистер Кавалер, но скажите-ка. У нас на «Мирьям» поместятся триста двадцать четыре человека. Наши агенты в Европе уже организовали нам переезд трехсот двадцати четырех немецких, французских, чешских и австрийских детей, а очередь значительно больше. Должны ли мы оставить одного из них, чтобы освободить место для вашего брата?

– Нет, сэр.

– Вы это нам предлагаете?

– Нет, сэр.

Джо горестно поерзал на стуле. А больше ему нечего сказать? Только и может твердить этому человеку «нет, сэр», как ребенок, которому пеняют за проступок? Вполне вероятно, в этой комнате решается судьба его брата. И все зависит от Джо. Если Хоффман сочтет его недостаточно… то или это, «Ковчег Мирьям» отчалит из Портсмута без Томаша Кавалера. Джо опять украдкой покосился на Розу. Все нормально, сказало ее лицо. Объясни ему. Говори.

– Сколько я понял, допустим, есть место в лазарете.

Тут на Розу глянул Хоффман.

– Ну да-а. Если обстоятельства сложатся удачно – возможно. А вдруг корь? Или несчастный случай?

– Он маленький мальчик, – сказал Джо. – Для своего возраста. Не займет много места.

– Они все маленькие, мистер Кавалер, – ответил Хоффман. – Если б я мог впихнуть на борт еще три сотни, я бы так и сделал.

– Да, но кто за них заплатит? – выпалила Роза. Она уже теряла терпение. Наставила палец на Хоффмана. На ладони у нее Джо разглядел мазок темно-лиловой краски. – Вы говорите, выпускают триста двадцать четыре человека, но сами же знаете, что мы сейчас можем заплатить за двести пятьдесят, не больше.

Хоффман откинулся на спинку кресла и воззрился на Розу в ужасе – Джо понадеялся, что притворном.

Роза прикрыла рот рукой.

– Извините, – сказала она. – Я помолчу.

Хоффман повернулся к Джо:

– Если она начинает тыкать пальцем, мистер Кавалер, – берегитесь.

– Понял, сэр.

– Она права. Нам тут не хватает средств. Точнее всего положение описывается наречием «хронически».

– Я об этом и думал, – сказал Джо. – А если я плачу за одного ребенка помимо к моему брату?

Хоффман подался к нему через стол, оперся подбородком на руку:

– Я слушаю.

– Возможно, что я, вероятно, найду деньги на еще два или, может, три.

– В самом деле? – спросил Хоффман. – И чем же это вы занимаетесь, мистер Кавалер? Вы какой-то художник, нет?

– Да, сэр, – сказал Джо. – Я рисую в комиксах.

– Он очень талантливый, – сказала Роза, хотя накануне вечером призналась Джо, что комикса никогда и не открывала. – И ему очень хорошо платят.

Хоффман улыбнулся. Он уже некоторое время переживал, что в жизни его молодой секретарши нет подходящего друга мужеского пола.

– Комиксы, – произнес он. – Только о них и слышу – Супермен, Бэтмен. Мой сын Морис ими зачитывается. – Хоффман развернул фотографию на столе, предъявив молодую версию самого себя, с такими же мешками под глазами. – У него бар-мицва через месяц.

– Поздравляю, – сказал Джо.

– Что вы рисуете? «Супермена»?

– Нет, но я знаю пацана, молодого человека, который его рисует. Я в «Империи комиксов», сэр. Мы делаем «Эскаписта». И – может, ваш сын знает – «Монитора», «Мистера Пулемета». Я много рисую. Зарабатываю примерно двести долларов в неделю. – Может, подумал Джо, стоило прихватить с собой корешки чеков или еще какие финансовые документы. – Откладываю обычно почти все, кроме, допустим, двадцати пяти.

– Батюшки-светы, – сказал Хоффман. И глянул на Розу, чье лицо тоже выдавало немалое удивление. – Мы с тобой избрали не ту стезю.

– На то похоже, босс, – сказала она.

– «Эскапист», – продолжал Хоффман. – Я, кажется, видел, но не уверен…

– Он эскаполог. Артист-фокусник.

– Артист-фокусник?

– Именно так.

– Разбираетесь в иллюзионизме?

Вопрос получился заряженный. Не просто дружелюбная болтовня, хотя отчего так, Джо не понял.

– Я изучал, – ответил Джо. – В Праге. Я изучал у Бернарда Корнблюма.

– У Бернарда Корнблюма! – сказал Хоффман. – Корнблюм! – Его лицо смягчилось. – Я один раз его видел.

– Вы видели Корнблюма? – Джо повернулся к Розе. – Это ошеломительно.

– И я совершенно ошеломлена, – ответила Роза. – В Кёнигсберге, сэр?

– В Кёнигсберге.

– В детстве.

– В детстве, – кивнул он. – Я и сам некогда был любителем. До сих пор временами балуюсь. Ну-ка, поглядим… – Он пошевелил пальцами и вытер руки невидимой салфеткой. Его сигарета исчезла. – Voilà. – Он закатил глаза под тяжелыми веками к потолку и вынул сигарету из воздуха. – Et voilà. – Сигарета выскользнула, упала на пиджак и, оставив пепельный след на лацкане, скатилась на пол. Хоффман выругался. Оттолкнул кресло от стола, прихлопнул макушку ладонью и, кряхтя, наклонился. Когда выпрямился, основа его парика, похоже, сбилась с утка. Жесткие черные волосы стояли дыбом по всей голове, колеблясь, точно груда железных опилок, что почуяла призыв далекого, но мощного магнита. – Боюсь, я ужасно отвык. – Он пригладил шиньон. – А вы как – умеете что-нибудь?