– О чем тут говорить? Их ломает от зависти, так что они стыд и совесть потеряли. Они пытались украсть мой пятак! И после этого я должен сесть с ними за стол переговоров?

– Тебе не кажется, что происходит что-то нехорошее? Мы ведь были друг для друга как семья. А после даров ангелочка все стало разваливаться, как липовый баланс при проверке. Посмотри, как мы изменились.

– Алик с Валеркой точно! Были нормальные ребята – и до чего дошли? Гриш, вот скажи, чего им не хватает? Один депутат, другой на ТВ звездит. Денег немерено. Дался им мой миллион.

Гриша понял, что Борис не слышит его. Приводить какие-либо доводы было бесполезно. Они словно находились в параллельных мирах. Только внешне казалось, что они говорят на одном языке, но каждый понимал сказанное на свой лад.

Борис продолжал:

– Гриш, я что, жмот? Нужны тебе деньги, так и скажи. Хочешь я тебе сто тысяч дам?

– Не надо. Зачем? – отказался Гриша.

– В баксах. Нет, правда, ты ведь ничего тогда не получил. Давай я с тобой поделюсь.

Гриша подумал было рассказать Борису про свое таинственное выздоровление, но обстановка не располагала к душевному разговору. Было слишком шумно и суетно. Чтобы услышать друг друга, приходилось почти кричать.

«Как-нибудь в другой раз», – подумал Гриша, а вслух сказал:

– Спасибо, но мне правда ничего не надо. К тому же я тоже получил свой подарок.

– Какой?

– Я герой, забыл? – Гриша вынул из кармана оловянного рыцаря.

– Ты не герой. Ты блаженный, – ответил Борис, откинувшись на спинку стула.

– Я возвращаюсь через неделю. Тогда соберемся и вместе поговорим, чтобы раз и навсегда выяснить, что происходит.

После ухода Гриши Борис задержался. Он потягивал двойной кофе и пытался осмыслить, удалось ли ему привлечь друга на свою сторону и стоило ли вообще затевать этот разговор. Гриша в их компании считался оплотом надежности, эдаким третейским судьей. Но времена меняются.

Борис впервые подумал, что Гриша тоже довольно скользкий тип. Никогда не знаешь, что у него на уме. Что за нужда ему устраивать совместные посиделки и переговоры? Хочется посмотреть, как другие трясут грязным бельем? Развлечение в стиле реалити-шоу Сам-то он чистенький, незамаранный. Отныне господин судья может пересыпать свой парик нафталином. Борис больше не нуждается ни в чьих суждениях и советах. Он сам станет режиссером своей жизни. Ему понравилось писать сценарий по-живому и он уже знал, каким будет следующий эпизод.

Ингу все больше беспокоил Борис. Их отношения зашли в тупик. Боря стал не похож на себя. Прежде он был общительным и веселым, а теперь стал замкнутым и раздражительным. Он уверял, будто простил ее, но она чувствовала, что в душе он все еще носит обиду. Впрочем, она не могла его винить. Она сама разрушила все, что было между ними. С того самого рокового дня, когда случайная встреча свела их с Аликом в старой коммуналке, Борис ни разу не притронулся к ней. Это было особенно тяжко. Инга чувствовала себя так, словно грязь после того постыдного эпизода намертво прилипла к ней. Поначалу она пыталась расшевелить Бориса своими ласками, но он оставался холоден. А потом она поняла, что он просто брезгует заниматься с ней любовью.

Вина душила Ингу, не давая ей вздохнуть. Она чувствовала, что больше не в силах нести этот тяжкий груз одна. Она поплакалась бы маме, но это был не тот случай. Инга прекрасно понимала, что ждать от родителей сочувствия не приходится. Эта тема была для них закрыта.

Инга подозревала, что родители будут даже рады, что в ее отношениях с Борисом началась темная полоса. Мама наверняка успокоит, что адюльтеры случаются, и никто от этого не умирал, хотя сама она ни на кого, кроме папы, не взглянула. Им наплевать на то, что ее падение разрушает Бориса. В последнее время она часто заставала его вечером пьяным. Она злилась, ругалась, плакала, уговаривала. Но что она может сделать, когда сама довела его до такого состояния?

Инга как никогда остро чувствовала свое одиночество. При всей ее общительности близких друзей у нее не было. До недавнего времени Борис был для нее всем: и любовником, и подружкой. У него по-прежнему оставались Валерка и Гриша. А у нее никого, с кем можно пооткровенничать.

А если довериться Грише? Ему ведь тоже не безразличен Борис. В четверке Гриша пользовался особым авторитетом. Ребята называли его своей совестью. Разговор с совестью – это именно то, чего ей сейчас не хватало. Ей нужно было исповедаться.

Гриша удивился приходу Инги.

Она выглядела несчастной и какой-то потухшей. Побледнела, под глазами пролегли темные тени, но даже это не портило ее, а делало более загадочной. Каждый раз при виде Инги Гриша удивлялся, как природа могла создать такое совершенство.

– Что-то случилось? – спросил он.

Инга кивнула.

– Я хочу поговорить с тобой насчет Бори.

Они сели на кухне с кружками горячего чая. Начать разговор было так же трудно, как нырнуть в ледяную прорубь. Гриша не торопил ее. Наконец она решилась:

– Боря сильно изменился в последнее время. Ничего не пишет. И стал много пить. Почти каждый день я застаю его пьяным. Я просто не знаю, что делать. Он меня больше не любит.

– Глупости. Борька дорожит тобой больше всего на свете. Уж я-то знаю. Он тебя боготворит.

– Так было раньше. Но…

Инга расплакалась. Слезы текли бурно, и она никак не могла успокоиться. Гриша растерялся. Он не знал, как утешать плачущих девушек. Он поднялся, огромный и неуклюжий, как медведь, и неуверенно коснулся ее плеча.

– Успокойся. Ты самая лучшая. С тобой никто в сравнение не идет.

Он понимал, что утешитель из него никакой, и замялся в поисках нужных слов. Инга, немного успокоившись, произнесла:

– Гриш, я все сама разрушила. Это из-за меня Боря спивается. Из-за меня у него творческий кризис.

– Брось ты. У писателей и художников такое случается сплошь и рядом. При чем тут ты?

– Я ему изменила.

Слова были сказаны тихо, но прозвучали, как гром.

Гриша не знал, как на это реагировать. Ничего удивительного, что Борька спивается. Он всегда до смерти боялся потерять Ингу. Но, даже если у нее появился любовник, не все потеряно. Она ведь переживает, значит, еще любит его.

– Представляю, что ты обо мне думаешь. Я знаю, что это низко и грязно. Я сама удивляюсь, как я могла до этого опуститься. Самое страшное, что я не понимаю, что на меня нашло. Как будто это была не я. Гриша, ты мне веришь?

– Не знаю. Признаться, у меня не много опыта в таких делах, – смутился Гриша и, чтобы успокоить плачущую Ингу, добавил: – Но в книгах пишут, что страсть ослепляет.

– Гриша, какая страсть? Скорее, просто дурь. Я даже толком не помню, как это произошло. Помню только, как Алик натягивает штаны. Эта картинка прямо въелась в память.