— Я подниму.

Сара аккуратно положила акварель на скатерть, нагнулась и подхватила с ковра нож. И уселась на диван рядом с Павлом, чуть прикусила нижнюю губу и улыбнулась несмело. «Черт, как не вовремя!» — Павел едва не произнес это вслух. Время вдруг словно сорвалось с цепи и рвануло вперед со скоростью хорошего чайного клипера. До возвращения оставалось всего полчаса, и продлить «тур» невозможно ни за какие деньги. «Чек-аут» наступит с минуты на минуту, надо что-то делать — объясняться, говорить, извиняться, наконец. «Надо будет все повторить, вернуться сюда в это же время». Павел снова глянул на часы. Сейчас почти половина шестого утра, надо запомнить. Можно на сутки, можно больше, ведь бригантину найдут только через неделю… Хотя нет, двадцать четыре часа — это сейчас максимальный срок, на большее сколковские умники пока не способны…

— А вы не из Австралии, Патрик. Откуда угодно, только не из Австралии. Но мне, честно говоря, глубоко наплевать на это, — очень тихо проговорила Сара и отвела назад упавшие ей на лоб пряди каштановых волос.

— Верно, не из Австралии, — признался Павел, — я приехал из России.

— Из России? — Сара чуть наморщила лоб и посмотрела в потолок. — Я слышала название этой страны от Бенджамина.

— Если вы посмотрите на карту Северного полушария, то обнаружите ее в самом верху, подо льдами Арктики, — сообщил Павел, — не в смысле подо льдом, а на рисунке, на плане земного шара, ну, вы понимаете…

Коварство крепкого напитка из ячменя и солода проявилось в полной мере. Мысли путались, в висках застучало, а горло перехватил спазм. Павел закашлялся и потер обтянутую высоким воротом водолазки шею. Сара молча и очень внимательно наблюдала за ним и все сжимала в правой руке подобранный с пола тяжелый серебряный нож.

— Вы мне очень помогли, Патрик, вы даже не представляете, что вы для меня сделали. Я очень благодарна вам и очень признательна… — с самым серьезным видом произнесла Сара, но Павел тут же перебил ее:

— О какой благодарности вы говорите! Это я должен благодарить вас, я! За то, что не оставили меня болтаться в море на плоту в окружении акул. Там подошла одна — огромная тварь с черной спиной. — Спазм повторился, и последние слова Павел произнес невнятно.

— Может быть, принести вам воды? — заботливо предложила Сара, но Павел отрицательно помотал головой:

— Нет, просто в горле першит. Я, наверное, действительно простудился от дождя и ветра. Мне редко приходится путешествовать вот так, на парусниках, почти под открытым небом, — Павел говорил первое, что приходило ему в голову. Мысли его сейчас были только об одном: надо вернуться сюда, на покинутую людьми «Марию Селесту», обязательно надо вернуться, и как можно скорее. Может, даже и через несколько дней. Хотя тот профессор в швейцарской клинике говорил что-то о повторном обследовании, но черт с ним — и с профессором, и с обследованием. Осталось — Павел глянул на Биг-Бен в углу кают-компании — всего двадцать пять минут. Надо запомнить это время и сказать им, в лаборатории. А как объяснить свое появление здесь, практически из воздуха? «Пусть сами что-нибудь за мои деньги придумают», — с неожиданной неприязнью и даже злостью подумал Павел. Но тут же отвлекся.

— Патрик, у вас здесь рана, вы помните об этом? — Сара наконец отложила нож и осторожно, кончиками пальцев дотронулась до переносицы Павла.

— Правда? Я уже забыл! — отозвался Павел, схватил Сару за руку и сжал ее тонкие пальцы. — Я обо всем забываю, когда вы рядом. Простите, я не должен вам этого говорить. — Но опомнился он поздно.

Однако Сара не нашла в его словах ничего неуместного или оскорбительного для себя, она продолжала улыбаться и не произнесла ни слова. А голова Павла закружилась еще сильнее, он почувствовал, что ему не хватает воздуха, а пальцы его рук разжимаются сами собой. И тонкая, с гладкой прохладной кожей кисть женской руки ускользает из них… Почувствовав, что капкан ослаб, Сара медленно поднялась на ноги, но никуда не ушла — остановилась перед Павлом и смотрела на него не мигая. Так, наверное, смотрит на свою жертву змея. Вспомнив изучающий взгляд профессора в швейцарской клинике, Павел подумал, что тот, когда был студентом и препарировал лягушек, именно так — пристально и сосредоточенно — наблюдал за мучениями земноводных. Но видеть такой взгляд у молодой и привлекательной женщины, которая еще несколько мгновений назад сидела рядом и смотрела совсем по-другому… Павел почувствовал, что на лбу у него выступила испарина, а по спине снова пробежал ручеек липкого ледяного пота. «Что происходит? Осталось немногим более пятнадцати минут, всего четверть часа». Павел казался сейчас сам себе тряпичной куклой, игрушкой, брошенной ребенком на диван. И от этих жутких ощущений, и от выражения лица стоящей перед ним Сары Павлу показалось, что время идет очень медленно, даже слишком. И вот-вот готово остановиться для него навсегда.

— Что ты чувствуешь? Боль, резь в желудке, у тебя отнялись руки и ноги? — быстро, один за другим задавала вопросы Сара и так же быстро кивала, услышав утвердительный ответ.

— Да-да, все так, откуда ты знаешь? — еле ворочая языком, проговорил Павел. Кожа на его лице онемела, как после анестезии, левую сторону рта перекосило, губы растянулись и застыли в этом положении.

Сара чуть нагнулась, вгляделась в лицо Павла и отошла назад, уселась на диван у противоположной стенки кают-компании.

— Надо же, он не наврал мне, — с удивлением, вернее, с недоумением протянула женщина и снова уставилась на Павла.

— Кто? — Это короткое слово ему пришлось повторить дважды, с первого раза ничего не вышло. Горло в очередной раз сжал спазм, и заканчиваться он не собирался. Для дыхания осталось лишь узкое, диаметром с нитку или волос, отверстие, и Павел чувствовал, как через него в легкие просачивается воздух.

— Клаус, конечно, — ответила Сара, не сводя с «Патрика» взгляда. — Если я все правильно запомнила, а он еще не полностью пропил свои мозги, то этот яд, которого ты наелся, парализует все мышцы организма, в том числе и дыхательные. В первую очередь яд поражает мышцы лица и шеи, затем мышцы конечностей, туловища и в последнюю очередь парализует дыхательную мускулатуру. После этого наступает смерть.

«Клаус? При чем здесь этот несчастный? Какой яд?» — мысли Павла путались, а Сара говорила так спокойно и уверенно, словно читала по книге или повторяла заранее отрепетированную речь. И не сводила с обездвиженной жертвы взгляда. Пока все шло именно так, как она и предсказывала, — говорить Павел уже не мог, из его глотки вырывалось лишь невнятное мычание, голова отказывалась поворачиваться, а руки тяжело повисли вдоль тела. Павел вспомнил рассказ фон Штейнена, особенно поразивший его фрагмент о том, как в племени индейцев аураке обходились с пленниками. Вернее, с частями их тела — с руками, например… Ослабевшее тело вновь покрылось липким потом, к горлу подкатил тяжелый скользкий комок, но сведенные спазмом мышцы глотки заставили его сползти обратно. Павел чувствовал себя наколотым на булавку жуком — лапки еще кое-как шевелятся, но это уже рефлексы, непроизвольные сокращения мышц. Борьбу за жизнь насекомое проиграло в тот момент, когда позволило заманить себя в ловушку, вернее, сломя голову ринулось туда само.