— Патрик, вы должны понять меня. Ваша смерть — это вынужденная мера, вы сами подписали себе приговор, когда Мартенс увидел вас с форштевня. И первым ринулся к шлюпке. Кстати, он доставил мне больше всего хлопот, с ним пришлось повозиться. Я столкнула его за борт после того, как они отправили туда тело Эндрю Джиллинга, Мартенс отправился следом. Мне пришлось взять с собой Софи и большой иглой уколоть ей палец, чтобы заставить девочку заплакать. Мы с ней составили неплохой дуэт и заглушили крики Мартенса, барахтавшегося в ледяной воде.

«Боже, да она действительно сумасшедшая! Несчастный фон Штейнен был прав, тысячу раз прав. Только это не сезонное аффективное расстройство и не какой-то там синдром, стресс или психоз, а кое-что похуже». — Не в силах повернуть голову, Павел уже из последних сил косился на напольные часы, а Сара продолжала:

— Пока все пытались помочь нам с Софи, бригантина успела уйти очень далеко, и Мартенс отправился следом за беднягой Эндрю. Вот с ним у меня все получилось легко и просто. Фон Штейнен за порцию виски был готов продать душу дьяволу. Впрочем, по его рассказам, он давно расстался с ней в джунглях Амазонки, а в Европу возвращалось настоящее чудовище в облике человека. Вы бы видели, Патрик, что он вез в своем багаже! — Сара брезгливо скривила губы и дернула плечом. — Какой только дряни там не было! — продолжала она, глядя в стену перед собой и иногда — на почти парализованную жертву. Она помолчала немного, накручивая на указательный палец правой руки длинную темную прядь волос, и заговорила снова: — Одни пауки чего стоили! Врач носился с ними, как с малыми детьми, и без конца был готов говорить о них. Loxosceles — так, кажется, он их называл. Единственное, что я поняла и запомнила, — их укус ядовит, но не смертелен для человека. Но только в том случае, если это был один паук. «А что будет, если жертву укусят сразу несколько?» — подумала я и решила проверить. Я принесла фон Штейнену очередную бутылку виски из запасов Бенджамина, дождалась, когда врач напьется и уснет, и выкрала у него банку с пауками. Потом зашла в каюту Джиллинга и выпустила там этих тварей. Их было штук пятнадцать, не меньше, и они разбежались по каюте Эндрю. И покусали его, а потом передохли от холода. Тот весь покрылся язвами, у него началась лихорадка, а Бриггс почему-то решил, что у Джиллинга чума, очень испугался и запретил всем приближаться к каюте своего второго помощника. На запрет наплевал только фон Штейнен — он несколько раз в день заходил к Эндрю и, кажется, что-то заподозрил. Поэтому мне пришлось поторапливаться. — Сара вслед за Павлом посмотрела на стрелки напольных часов.

«Десять минут, всего десять минут» — за это время можно умереть и вновь воскреснуть. Павел не мог уже двигать ни руками, ни ногами, он полулежал на диване и почти ничего не видел перед собой. Взгляд сфокусировался в одной точке — на часовой и минутной стрелках Биг-Бена, и даже спокойный и ровный голос женщины доносился издалека, напоминая собой шум ветра в парусах и плеск волн за бортами бригантины:

— Да, мне пришлось поторапливаться. Тем более что на мою голову свалились еще и вы, и весь мой план оказался под угрозой. После Мартенса я прикончила братьев Лоренсонов — это оказалось самым сложным. Постоянный ветер на палубе мог помешать мне, да еще и необходимость таскать с собой эту неудобную духовую трубку. Я тренировалась раньше, но по ночам, другого времени, как вы понимаете, у меня не было. Этот дурачок-кок однажды увидел меня, и на следующий день матросы только и говорили о том, что на «Марию Селесту» вернулась ее прежняя хозяйка. — Сара усмехнулась злорадно и одновременно торжествующе и продолжила: — Если вы захотите убить кого-нибудь, Патрик, никогда не используйте духовую трубку. Это чертовски громоздкое, тяжелое и неудобное оружие, хоть и бьет оно наверняка. Фон Штейнен, когда показывал мне, как ею пользоваться, говорил, что племена, которые используют духовое ружье, никогда не возьмут в руки лук, и наоборот. Впрочем, это сейчас уже не важно, главное, Патрик, что вы опять помешали мне, когда вылезли из трюма раньше времени и побежали к Клаусу. Он тоже оказался проворным и сообразительным — подобрал стрелы и даже успел выкинуть их за борт. А Лоренсоны умерли почти мгновенно и от той же отравы, от которой скоро умрете вы. Но не так быстро — на стрелах яда было значительно больше, чем здесь. — Сара перегнулась через стол, схватила лежащий на нем серебряный нож и бросила его Павлу на колени.

И никакие силы в мире не могли заставить его отбросить прочь одно из орудий убийства. «Это не женщина, это исчадие ада и отродье гремучей змеи одновременно. Семейка Борджиа по сравнению с ней просто стайка невинных овечек. Бедняга Бриггс — интересно, он хотя бы подозревал, с каким чудовищем он делит кров и постель?» Павел сделал еще одну попытку пошевелиться, но тут же едва не задохнулся. Сара чуть склонила голову к плечу, умолкла, наблюдая за дергающейся жертвой, как птичка следит за пытающимся уползти жуком, и снова заговорила:

— Эта дрянь, по словам фон Штейнена, изготовлена индейцами северной части бассейна Амазонки, живущими на реке Солемоэ, а само ее название и означает «яд». Мне пришлось попрактиковаться, чтобы точно рассчитать количество отравы. Я думала, что она действует, только попадая в кровь, но фон Штейнен сказал мне, что это не обязательное условие. Яд можно проглотить или втереть в кожу, но он все равно подействует. Наш кот, Хельмут, был первым — он наелся отравленной селедки и благополучно издох. И стрелы с наконечниками из рыбьих зубов, смазанные ядовитой смолой, тоже не подвели. Братья Лоренсоны умерли, их похоронили, а мне нужно было избавиться от улик. Я уже выходила из каюты фон Штейнена, когда наткнулась на этого любопытного немецкого осла. Я говорю о Гондешале, он выследил меня и даже не постеснялся спросить, а какого, собственно, черта я делаю в каюте врача. И скалился, как портовый сутенер, перебирая все причины, толкнувшие меня на это. Я попросила его подождать немного, вернулась в каюту врача, нашла его саквояж с инструментами и вытащила оттуда самый большой скальпель, или как он правильно называется. Потом вернулась в коридор, сказала все еще ждущему меня Гондешалю, что сейчас все ему объясню. Он поверил, вытаращил глаза, и я дважды воткнула скальпель ему в живот. Это было совсем не сложно, Патрик, — я провела свое детство в деревне и видела, как режут кроликов, свиней и коров, и сама неоднократно помогала родственникам. Потом мне пришлось долго мыть руки и переодеваться, а скальпель я бросила за дверь каюты врача. Если бы в тот момент вы попались мне на пути, Патрик, я убила бы и вас, — заявила Сара, — но вы вернулись чертовски вовремя. Я как раз возвращалась, чтобы проверить, действительно ли этот негодяй мертв, и вы стали моим алиби, а потом любезно проводили меня в каюту.

«Господи, где были мои глаза, о чем я думал в тот момент?» — Еще не угасшая память услужливо подбросила Павлу воспоминание о его собственных недавних поступках. Но попытка закричать, выругаться да и просто застонать не удалась — пересохшее горло и онемевшие губы отказывались подчиняться. Но кто? Кто мог предположить, допустить даже на мгновение, что Сара способна совершить хоть десятую часть того, в чем призналась только что? И, похоже, это еще не все.

Сара умолкла, чуть прикрыла глаза и запрокинула голову. В наступившей тишине Павел отчетливо слышал только тиканье напольных часов и доносившийся издалека грохот. Похоже, что это гремит в такт качке неплотно прикрытая дверь матросского кубрика, каюты или камбуза — не важно. А грудь уже сдавило с такой силой, словно Павел лежал под упавшей на него бетонной плитой. Он не мог ни пошевелиться, ни произнести ни слова и чувствовал, что ему не хватает воздуха. Вдохи становились короче, тонкий, с нитку, просвет в дыхательном горле сжимался еще сильнее, а сердце пульсировало все быстрее из-за недостатка кислорода.