Таким образом, Северное правительство демонстрировало политическую волю и желание улучшить положение рабочих. При этом перезаключение коллективных договоров и другие инициативы, начатые еще при социалистическом Верховном управлении, были продолжены и его преемником – либеральным Временным правительством Северной области. Однако буква договоров разбилась об экономическую реальность.

Испытывая постоянные финансовые трудности, казна уже осенью 1918 г. стала задерживать выплату зарплат – задержки составляли месяц и даже более[573]; 8-часовой рабочий день не соблюдался, так как в связи с войной на предприятиях вводились обязательные сверхурочные работы. А в 1919 г., чтобы не допустить перебоев в работе заводов, портов и железных дорог, были отменены все отпуска. В некоторых случаях администрация предприятий самостоятельно пересматривала пункты договоров. Так, Управление мореплавания и портов уменьшило неоправданно высокую, с его точки зрения, зарплату некоторых категорий рабочих[574].

Рабочие, в свою очередь, также не считали себя связанными рамками договоров. Производительность труда продолжала снижаться. Например, портовые грузчики весной 1919 г. произвольно уменьшили рабочий день с 8 до 6 часов и не выполняли установленные нормы выработки, что вынуждало русские и союзные власти сокращать поставки грузов в архангельский порт[575]. Многие рабочие не считали сверхурочные работы обязательными, даже если они касались военных заказов и перевозок. Тем временем профсоюзы требовали предоставлять за сверхурочные работы, помимо полуторной оплаты труда, еще один продовольственный паек и лишний день отдыха[576].

Вопреки официальным запретам рабочие и профсоюзные организации по-прежнему прибегали к забастовкам, чтобы добиться осуществления своих экономических требований, не считаясь с военным положением Северной области. Так, в октябре 1918 г. забастовали двинские речники, возмущенные задержкой заработной платы, и тем самым прервали снабжение фронта по Северной Двине на несколько дней. В ноябре 1918 г. забастовкой угрожали почтово-телеграфные служащие Мурмана, требуя увеличения продовольственного пайка. На Мурманской железной дороге стачки дорожных и строительных рабочих с требованием выплатить прежние долги по зарплате были постоянным явлением, что вело к перебоям в железнодорожном сообщении, авариям и поломкам[577].

С начала 1919 г. белые власти, оказавшись неспособными ни ослабить рабочий протест, ни выполнить свои собственные обязательства по договорам, стали все чаще прибегать к угрозам, репрессиям и попыткам милитаризации труда. В январе в ответ на очередной отказ железнодорожников от сверхурочных работ в качестве наказания за такие проступки был введен трехмесячный арест или предание военно-полевому суду. В мае 1919 г. началось создание так называемых рабочих батальонов из мужчин призывного возраста, негодных к службе в армии, которые направлялись на оборонные работы по указанию военных властей[578]. Осенью 1919 г. милитаризация коснулась уже железнодорожников, на которых было распространено действие военно-уголовных законов. Тогда же правительство занялось разработкой постановления о введении всеобщей трудовой повинности, не видя другой возможности мобилизовать на оборону ограниченные людские ресурсы области[579].

Тем временем профсоюзы могли все меньше влиять на положение рабочих и правительственную политику. Уже осенью 1918 г. на профсоюзных собраниях начала присутствовать милиция, а их повестку предварительно просматривал правительственный комиссар. Цензура все строже пресекала обсуждение рабочего вопроса в прессе, что в начале 1919 г. привело к закрытию газеты «Рабочий Севера», печатного органа Совета профсоюзов[580]. Профсоюзных лидеров сажала под арест и союзная контрразведка. А белые чиновники на местах порой не признавали за профсоюзами вообще каких-либо полномочий. Как отмечал весной 1919 г. начальник Мурманского края, «бывшие члены их боятся даже вести речь о возможных профессиональных организациях, которые представляются им чем-то запретным»[581]. Рабочие и профсоюзы не имели даже возможности апеллировать к правительственному Отделу труда, так как таковой уже в сентябре 1918 г. был упразднен, а его полномочия переданы фабричной инспекции при Отделе промышленности и торговли. Несмотря на настойчивые протесты профсоюзов, Отдел труда не был восстановлен вплоть до конца лета 1919 г.[582]

Ухудшение материального положения рабочих и ограничение прав рабочих организаций привели к тому, что в 1919 г. в донесениях местных чиновников все чаще стали встречаться сведения о недовольстве рабочих и профсоюзных лидеров политикой Северного правительства и вообще белой властью[583]. Однако учитывая, что в Архангельской губернии общее число рабочих не превышало 5–6 тыс. человек, или 1,5 % населения[584], и что здесь не имелось традиции организованного рабочего движения, представляющего опасность для власти, белое руководство уже было склонно игнорировать рабочий вопрос, отложив его решение до лучших времен.