Снег, наиболее заметный в темноте, зашуршал сваленными в кучу вещами, затарахтел динамо-машиной, и помещение озарил тусклый свет. Луч скользнул по котлу с похлебкой, стоящему в середине комнаты, по нарам, загруженным рюкзаками, ненадолго остановился на искаженном страданием лице Березки.

– Все, – резюмировал Фридрих, – выдыхаем и ждем, когда наладится погода. Наш путь лежит в дальний гарнизон, где мы дождемся морозов и выдвинемся в Готланд. А сейчас давайте поедим. Разводите костер, разогреем ужин.

* * *

Снег думал, пережидать придется сутки или двое, но дождь не прекращался уже третий день. Мутанты, осаждавшие строение, бросили это гиблое дело, лишь изредка они ломились в дверь или топали наверху, пытаясь прорваться через крышу.

На третьи сутки глаза настолько привыкли к темноте, что Снег различал белесую плесень и темные потеки на стенах, паутину под потолком с каплями влаги. Сырость пробирала до костей, грелись тренировками, учили неуклюжего, но терпеливого Яра премудростям рукопашного и ножевого боя. Дверь открывали единожды, чтобы забрать таз с водой, потому что, несмотря на повышенную влажность, доступа к воде не было и всех мучила жажда.

На скрип петель со всех сторон кинулись мутанты. Водой, ее было литров десять, наполовину наполнили котел, засыпали его пшеницей с грибами и развели костер. Остатками умылись. За три дня все так провоняли дымом, что во рту стояла смолянистая горечь и казалось, что мутанты не станут их жрать – побрезгуют.

Но самое скверное – Березке становилось все хуже. Поначалу он жаловался на боль при движении. На второй день грудь болела постоянно, и в области ребер появилось красное пятно размером с ладонь. На третий день он уже не вставал и не ныл, дышал часто, шумно, жаловался, что воздуха не хватает.

Учитель качал головой и не отвечал на вопросы, но видно было, что он так переживает, что аж почернел. Вечером Березка потерял сознание.

– У него заражение крови? – поинтересовался Яр.

Учитель, сидящий рядом с больным, покачал головой, помолчал с минуту и наконец решил сказать, что с Березкой:

– У него перелом ребер. Скорее всего, осколок кости пробил легкое. Или у него ушиб внутренних органов, такой сильный, что произошло кровоизлияние и часть легкого или печени отмерла. – Учитель вскинул руки, бессильно уронил их себе на бедра. – Нужна операция. Здесь ее провести невозможно. Но даже если бы у меня были условия, очень маленький шанс, что Березка выживет. Не хочу вас расстраивать, но такова правда.

Когда он встал и заходил вперед-назад по помещению, его место занял Снег, приложил ладонь к горячему лбу Березки. Под пальцами бился пульс – сердце то неслось галопом, то пропускало удары. Придвинув миску с водой, Снег выжал компресс, наложил его на лоб Березки и сжал зубы.

Снег мысленно оплакал Демона, как если бы он умер. Теперь вот Березка… Что ж ты так, брат? Борись, не сдавайся!

Первые два дня Яр развлекал всех рассказами о жизни чистых, Снег слушал с интересом и ужасался. Это ж надо: пожилые люди, которые больше не приносили пользу анклаву, добровольно шли на смерть. Больных и ослабленных детей тоже убивали. Конечно, захочешь сбежать из такого ужаса. Но Яр говорил о своем прошлом с ностальгией. А еще складывалось впечатление, будто он сделал что-то ужасное и теперь об этом молчит.

Снег все не решался спросить, а потом стало не до того, потому что в убежище появилась незримая, но вполне осязаемая смерть. Снегу думалось, что если кто-то будет сидеть на краю постели больного, смерть отступит.

Беркут тоже разговорился о своем анклаве, у них там все было наоборот: жила малая часть населения, остальная – выживала, и чтобы пробиться наверх, надо быть не талантливым и полезным, а подлым, хищным, беспринципным. Потом произошла разгерметизация, и на небольшую часть выживших стали охотиться обитатели других бункеров. Беркут остался последним выжившим своего анклава.

Дослушав его, Снег сел на край Березкиной постели – отпугивать смерть.

Но бессонная ночь, принесенная в жертву, не помогла: Березке сделалось совсем паршиво, он горел, бредил, не приходя в сознание. Братья бродили скорбными тенями, даже чужак выглядел подавленным. Жизнь замкнулась в кольцо скорби.

А проклятый дождь все лил и лил. Прекращался, вселяя надежду, и обрушивался на размокшую землю с новой силой. Стоило порадоваться, что наконец-то небо посветлело, как ветер приносил новую черную тучу. Нехитрым развлечением было многочасовое созерцание осеннего пейзажа через отверстие, заменившее окно. Поскольку находилось оно в четырех метрах над землей, приходилось становиться на верхнюю койку.

Единственное, что разбавляло однообразный пейзаж, – мутанты. От безделья и отчаяния засекали время и делали ставки, кого больше пройдет мимо: самок или самцов. Иногда муты замечали слежку и набрасывались на укрепление. Обычно больше двух часов они не задерживались, уходили на поиски более легкой добычи. Устав так развлекаться, садились вокруг костра, играли в карты, скрашивая серую монотонность рассказами о себе.

Снились теплая постель, лампочка и нарисованное окно с видом на лето. Стоило вспомнить родную базу, беззаботные дни, когда не было потерь и предательства, как хотелось выть от тоски.

Утром шестого дня Березка затих. Он по-прежнему горел, пульс его зашкаливал, только дышал он совсем поверхностно и его руки похолодели. На рассвете он умер.

Глядя на его неподвижное лицо, Снег подумал о том, что сердце человека состоит из того, что ему дорого. Когда уходит кто-то близкий, живой кусок замещается мертвым. Получается, что Снег носит в себе две частицы смерти: его и Демона, который убил добрую память о себе.

А еще начала заканчиваться еда, варили последнюю пшеницу, остались только грибы. В присутствии трупа есть не особо хотелось, но выбрасывать Березку, пусть мертвого, на растерзание мутам было бесчеловечно, даже Учитель с этим согласился. Но если дождь не прекратится за несколько дней, то тело начнет разлагаться и от него придется избавляться.

Продрогшие, грязные, заложники дождя кружком сидели у костра, сжигали последние дрова, языки пламени трепетали, и черные тени на стене то укорачивались, то вытягивались.

– Человек без еды может протянуть больше месяца, – говорил Учитель. – Думаю, за это время у нас будет несколько солнечных дней.

– Да ну, – возразил Леший, поворошил бревна, и вверх, к окну взлетели искры. – Если день не поем, у меня башка кружится, руки слабеют и ноги не держат.

– Ты не мутируешь, – покачал головой Радим. – По-моему, ты уже. По крайней мере, прожорливость у тебя, как у мута.

Леший сверкнул на него глазами, но промолчал, скрестил ноги, усаживаясь на спальнике поудобнее. Учитель продолжил:

– Да, без еды человек слабеет и дольше спит, но жить и медленно передвигаться вполне способен. А вот без воды погибает за неделю. Давным-давно в далекой-далекой стране Тибет, расположенной высоко в горах, людей хоронили странным образом: в сидячем положении труп доставляли на вершину горы, разрубали тело на куски, измельчали кости и скармливали птицам. Вы меня поняли. Нельзя держать здесь тело дольше двух дней.