Успели сесть в машину и движок захрюкал, когда в переулок вымахнули две "волги" с ментовскими номерами, набитые стрелками под завязку.

– Нагнись! – бросил Губин и для верности тяжелой рукой придавил ее голову к панели. Таня жалобно ойкнула и обмякла. Губин аккуратно развернулся и к Садовому кольцу вырулил без приключений, но в зеркальце заметил, что одна из машин, видно, по наитию, все же села на "хвост". На Комсомольском проспекте на ходу пришлепнул на крышу милицейскую мигалку.

Правил движения больше не соблюдал: хотел оторваться от преследования до Окружной. Москва была перегружена транспортом и слегка дымилась. Возле Лужников дорогу перегородили столкнувшийся грузовик и "жигуленок", образовали солидную пробку. Губин обогнул пробку по тротуару и ухитрился выскочить прямо перед светлые очи капитана-гаишника. Чернобровое лицо капитана осветилось улыбкой удачи.

Увидев просунутую в окошко двадцатидолларовую купюру, даже не стал читать наставление, схватил денежку и доброжелательно махнул жезлом: проезжай, соколик!

Таня очнулась на метромосту, потянулась, как со сна, укоризненно заметила:

– Любимый, ты хотел убить раненую девушку? От кого мы удираем?

– Ни от кого. Поспи еще немного.

– Зачем ты так хряснул меня головой о панель?

Мне же больно. Вот и вторая рука теперь тоже отнялась. Как я буду тебя обнимать?

Губин никак не мог понять, сбросил ли он "хвост".

На проспекте Вернадского разогнался за сто пятьдесят, мчался сопровождаемый гудками разгневанных водителей, знакомая "волга" давно исчезла, но это ничего не значило. У оперов из спецгруппы были свои, особые приемчики дорожного вылавливания. На охоту, подобную этой, они выходили в несколько "застав", с отлаженной системой страховок, передавали объект с рук на руки по принципу "домино". У них были очень высокие показатели по конечному результату. Преимущество "чистильщиков" перед остальными оперативными службами было в том, что у них не было нужды стесняться в средствах. Большой гон был для них развлечением, чем-то вроде рулетки с обязательным кушем в конце. Эти ребята никогда не торопились ставить точку: сам процесс преследования доставлял им массу удовольствия. Хорошо натасканные, тренированные, двуногие борзые, которые получали премиальные с каждого снятого скальпа. Высшим шиком среди этой отчаянной братии считалось повалить жертву как раз в ту минуту, когда она возомнит себя недосягаемой.

Подполковник Веня Суржиков, два года назад продавший душу дьяволу и получавший паек сразу в трех местах, "принял" машину с преступниками возле кинотеатра "Звездный", куда добрался из Центра на своем мощном "мустанге" одному ему известными просеками.

Теперь, сидя в уютной кабинке "то йоты" рядом с матерым сержантом-афганцем Власюком, он испытывал то желанное опустошение, освобождение от серых пут обыденки, которые приносила только бешеная погоня за ускользающей мишенью.

– Что, Власюк, достанем гадов?! – Суржиков возбужденно посмеивался.

– Куда же они денутся, шеф, – ответил сержант.

Когда серая "вольво" вырулила на Минское шоссе, стало ясно, что деться беглецам действительно некуда.

Дожим объекта на загородном шоссе – забава для новичков, вроде охоты на кролика. По рации Суржиков вызвал на подмогу вертолет, а также предупредил о повышенном внимании милицейские посты. Потом спохватился, что второпях, в суете после звонка "благодетеля" не удосужился запросить оперативку на того парня, который крутил баранку убегающей "вольво" и которого по указанию заказчика следовало почему-то не трогать, а отсечь. "Умники дерьмовые, – смешливо подумал Суржиков. – Придумают же такое – отсечь! Тыквы бы вам всем отсечь, вместе с куриными мозгами!"

Смутное время, которое корежило страну, вполне устраивало подполковника, словно для него было обустроено. В этой лихой ломке он чувствовал себя как рыба в воде, а раньше прозябал и еле сводил концы с концами. Теперь он размахнулся на полную катушку.

Ему нравилось догонять, рвать в клочья, цедить сквозь зубы команды, отстегивать крупные бабки красивым шлюхам и выколачивать гонорар сразу из трех контор.

За буйство и удаль ему платили наличными, а не пугали служебным расследованием. Все, что раньше было противозаконным, стало естественным, как дыхание.

Множество былых нелепых ограничений и установок, путавших ноги и руки, рассыпалось в прах, и жизнь для быстрого, сметливого человека засверкала всеми цветами радуги. Наконец-то укоренилось так, как и должно быть, как заведено от веку: нытику и рохле выпали слезы, а вольному и неустрашимому – победа.

Подполковник спросил у Власюка:

– Тебе такая фамилия – Губин ничего не говорит?

Сержант ухмыльнулся:

– Наверное, шибко губастый, раз Губин. Нет, товарищ подполковник, про такого не слыхал.

– Палить не разучился?

– Обижаете, гражданин начальник.

– Этого Губина, если что, возьмешь на себя. Но только, если рыпнется.

– Понятно, – кивнул сержант. Жар погони томил его не меньше, чем командира, он беспрестанно курил.

На тридцатом километре Губин свернул к песчаным карьерам, до которых еще было минут десять ходу. Он сознавал, что мясорубка предстоит нешуточная. Давно вычислил упорную "тойоту", умело следующую на одном и том же расстоянии, и неожиданно спланировавший на шоссе ментовский вертолет. Два "жигуленка" с ею собственными бойцами прилипли к потоку на выезде из Москвы, и Губин по рации послал их вперед на лесную развилку возле карьеров и затем намеренно сбрасывал скорость, чтобы дать им время для маневра.

По общей раскладке выходило, что перевес сил пока на его стороне, но долго это не продлится. Он понимал, что обложен со всех сторон и уходить придется внатяжку.

Тане приходилось туго, хотя она крепилась из последних сил. На Минском шоссе, отутюженном немецкой техникой, еще было терпимо, но на разбитой асфальтовой колее ее встряхивало на всех колдобинах, и перед глазами разрывались оранжевые круги.

– Не гони, негодяй, – сказала она. – Убей прямо здесь, дальше спасайся один. У тебя есть лопата?

– Зачем тебе лопата?

– Сама вырою могилку. Останови, вон хорошая полянка. Цветочки.

– Послушай, Таня, – голос у Губина был странно мягок. – Соберись немного. Видишь машину сзади?

– Ничего больше не хочу видеть.

– Увязались какие-то мерзавцы. Черт знает что у них на уме. Когда тормозну, ляжешь на сиденье – и носа не высовывай. Хорошо?

– Я знаю только одного мерзавца.

– Скоро узнаешь и других.

Уже они скакали по грунтовке, впереди – широкая развилка. Оба "жигуленка" светились голубыми капотами из зарослей бузины. Чуть левее, почти неподвижно, низко, как люстра, раскачивался в небе вертолет. Диспозиция хорошая: ребята успели замаскироваться, рассредоточась среди деревьев вдоль обочины. Губин остановил машину и не стал разворачиваться.