— Да, — сказал я, — и так бывает.

Я хотел было пригрозить ему ударом в лицо, чтобы тот нассал в штаны и убежал прочь, но вдруг его голова исчезла.

Я не сразу понял, почему, но потом заметил, что около его шеи появился обгоревший клык. А глаз невидимки по-прежнему с ненавистью смотрел на меня.

Мужик заволновался, попытался схватить себя за голову, но ему этого не удавалось. Ему словно на голову набросили мешок, в котором он ничего не видел. И он кричал. Я слышал это, хотя звук доносился очень слабый. Затем по его шее пронеслась тонкая кровавая линия, и обезглавленное тело упало к моим ногам, разбросав остатки внутренностей прямо из шеи на мои ботинки. Кровь захлестала в стороны, а невидимка исчез также внезапно, как и появился.

Кажется, у невидимки были на меня свои планы. И никто не должен был ему помешать их осуществить.

Глава 26 — Семь ассасинов

Хаос: 100 %

Безумие: 100 %

Ярость: 100 %

Несмотря на то, что дверь весила несколько тонн и была размером со всю стену, после поворота механизма, она довольно легко открылась. Да, она была мощной, скрипнула резким и тяжёлым звуком, но, судя по всему, ею всё же иногда пользовались.

Не сказать, что вокруг было светло, но, когда дверь наконец была открыта, на меня навалилась темнота. Впрочем, я быстро к ней привык. Всё дело в том, что уже давно в нашем мире не было ярких солнечных дней и контраст яркого и тёмного утрачен, казалось бы, уже безвозвратно. Именно поэтому вспышки моего камня-артефакта воспринимались мной и всеми вокруг как что-то ослепительное. В действительности же, я не думаю, что он был настолько уж ослепительным. Просто никто давно не видел нормального дневного света.

Тем более под землёй.

И здесь, где коридор освещала лишь тусклая линия среди проводов, да редкие светильники, можно было разглядеть очень многое. Видит же тот, кто смотрит. А это целый навык! Который, как я понял из опыта, не развивается в людях никак.

За дверью было темнее, чем здесь, но я увидел всё, что нужно. Первым, что бросилось в глаза — это сбитая наспех деревянная клетка из досок. Она была настолько небрежная и кривая, что, казалось, её можно было разбить одним ударом. Словом, в этом я даже не сомневался.

В клетке сидела Мирта. Она не облокачивалась на доски, чтобы не нахватать заноз. Обхватив колени, она пыталась справиться с подземной сыростью и прохладой. Да, комфортными здесь условия не назовёшь. Однако всё же даже это лучше, чем вспарывающие твой живот клешни гигантских жуков.

— Я же вам говорила, — сказала Мирта как всегда наигранно-уставшим голосом, но на её слова никто, кроме меня не обратил внимания.

Она не была обижена, в тоне не было злобы или угроз, а, значит, обращались с ней хорошо. Вот и замечательно.

Но это не единственное, что было в помещении. Несмотря на то, что кругом стояло довольно много мебели, включая столы, стулья и даже диваны, хоть и не первой свежести, прямо на полу, перед клеткой, сидело семь человек. Мантии у них были разные, но видно, пытались сделать однотипными. Конечно, как это сделать в современных реалиях — серийное производство сейчас было налажено только у Воронки. Кстати, это была охуительная шутка, если кто не понял. А хендмейд был на таком уровне, что иногда хотелось вырвать руки творца ещё на этапе согласования технического задания.

Вот у них, видимо, так и было. Эти их криво пошитые мантии, хоть и были весьма аутентичными, ясно говорили мне, что я находился не в древнем храме монахов, которые собирались раскрыть мне великие тайны мироздания, а в постапокалиптическом гадюшнике, где и воняло соответственно.

Головы их были не покрыты, и бросилось в глаза ещё и то, что кто-то из них был брит, а у кого-то шевелюра была запущена, что очень непрактично, но не только с той точки зрения, что этим мог с лёгкостью воспользоваться враг и оттаскать тебя за волосы как сучку, но и ещё потому, что при жизни в условиях, близких к антисанитарным, рядом с людьми — это ведёт к разнообразнейшим неожиданностям.

Резкий запах исходил от одного из монаха. Точнее из плошки, их которой он ел палочками. Я обратил внимание, что это была дешёвая лапша, которой до сих пор было навалом в любом разграбленном супермаркете. Это дерьмо мало кто запасал.

Когда я появился, палочки с лапшой на миг застыли около его рта. Он поднял на меня глаза, затем всё же втянул в рот две длинные макаронины, аккуратно положил палочки поверх плошки и поставил её перед собой.

Лично я никак не мог понять, что за сюр здесь происходил ровно до момента, когда этот монах с макаронами не посмотрел на одного из своих и не мотнул головой в мою сторону. Монах, которому был подан знак, кивнул в ответ, встал и убрал руки за спину.

— Ой, только не начинайте! — Всё тем же тоном сказала Мирта, готовая и вовсе отвернуться от динамично развивающейся сцены.

Когда монах встал в боевую стойку, в руках он держал две пары нунчак. Одну из них он держал у ноги, а другая была запрокинута за спину. Вообще я хреново разбирался в единоборствах, в их эстетике, правилах и тонкостях. Но отчего-то мне вся эта сцена показалась нелепой до смешного. Сидят мужики в пошитых ими же костюмах в темноте за закрытой противоударной дверью и молча жрут макароны, глядя на девчонку. Или друг на друга. Этот момент я не успел отследить.

Но вот нунчаки мне не понравились как-то сразу.

Было в них что-то такое… Непредсказуемое и зловещее. Я помню, как в детстве смотрел азиатские фильмы, которые не щадили зрителя и выдавали жестокость на полную катушку. Так вот там махали этим оружием так, что мне становилось страшно, что же будет с главным героем. Каково же было мне сейчас, когда этот ужасный вид оружия собирались применить против меня!

Да ну на хер.

Я подбросил нож в руке так, чтобы он лёг лезвием на пальцы и метнул монаху точно в глаз. Мой нож был чудесный, я очень любил его баланс. Ещё он был слегка изогнутый и широковат для повреждения случайно встреченных глаз. Нет, безусловно, свою работу он сделал. Возможно, он сделал резь в глазнице черепа, но вошёл довольно глубоко — настолько, чтобы человек