Стена была построена из неровного карьерного камня. Забраться по ней не составляло труда. Скоро Мередит сидела на ней верхом. Проведя рукой по застрехе, она нащупала край рубероида. Он был приколочен гвоздями. Она осторожно потянула.

Вначале ей не повезло: рубероид не поддавался. Она сломала ноготь и скусила сорванный кусочек, как это делают дети. Доски под рубероидом были старые и сухие. Наверняка легко щепятся. Не хотелось бы получить занозу в палец, а еще хуже — под ноготь. Она аккуратно прихватила край рубероида и потянула сильнее, чувствуя, как он рвется в том месте, где в крышу вбит гвоздь — несомненно, ржавый.

Рубероид наконец поддался, и Мередит чуть было не сдернула его с крыши. Он был старый, буквально расползался в руках. Этого Мередит не ожидала. Она не хотела бы, чтобы наутро Дерек заметил, что с крышей что-то не так. Как она и рассчитывала, доски крыши были тонкими.

Плоское жало отвертки легко вошло между ними. Мередит перехватила рукоятку поудобнее и надавила. С жалобным скрипом гвоздь расстался с древесиной. Доска хрустнула. Мередит показалось, что звук крайне громкий. Она настороженно взглянула на занавешенные окна. Ни одна занавеска не сдвинулась с места. В ноздри ударил затхлый запах — из сарая поднимался влажный воздух. Ее сердце радостно подпрыгнуло: она преодолела главное препятствие.

Пора было переходить к следующей части операции. Положив отвертку обратно в потайной карман и достав фонарик, Мередит приподняла выломанную доску и рубероидную обшивку, просунула другую руку в щель и включила фонарик. Ей пришлось прижаться лицом к грязному мокрому рубероиду, чтобы луч не слепил ее, и она могла осмотреть внутренность сарая.

Затхлый запах усилился. Вода затекала за воротник куртки. Вначале Мередит ничего не могла разглядеть, затем неожиданно темнота расступилась, и она увидела лицо.

Лицо ребенка. Оно смотрело не нее с большой фотографии в рамке за стеклом, висящей на стене. Стекло отразило луч фонарика, и лицо исчезло. Мередит повела фонариком из стороны в сторону. Лицо вернулось.

Это была девочка лет восьми-девяти. На ней был купальник, и она смеялась. У нее были кудрявые волосы и щель между верхними резцами. Мередит переместила пятно света дальше по стене и увидела другие фотографии, очень много. Некоторые были просто приколоты к стене кнопками. На маленьких сложно было разглядеть подробности, но на всех — девочка.

Однако ее возраст отличался от фотографии к фотографии. На больших фотографиях видно было, как ребенок превращается в молодую девушку, — так насекомое покидает кокон. Оно еще не умеет пользоваться крыльями, но уже предчувствует полет. По фотографиям можно было проследить, как пробуждается ее сексуальность.

Отметая последние сомнения, фонарик высветил портрет девушки лет шестнадцати, с круглым лицом и широкой, доверчивой улыбкой. С той же самой щелью между зубами. Эту фотографию Мередит уже видела — она была в газете у Дэйзи Меррил.

Кимберли Оутс. Десятки снимков Кимберли Оутс! Маленькая Кимберли, Кимберли-подросток, Кимберли-девушка. Этот сарай был гробницей Кимберли, он показывал пугающую одержимость своего владельца.

Мередит села на крыше и выключила фонарик. Ее подташнивало. В голове эхом отдавались слова миссис Арчибальд о том, что Дерек покупал Кимберли сладости, «ходил с ней гулять». Вряд ли стоит сомневаться в том, что пунктом назначения этих «прогулок» был этот самый сарай. «Дереку она нравилась», — говорила миссис Арчибальд. Страшно даже подумать насколько.

А другие дети, которые запихивали порнографические картинки в почтовую щель на двери Арчибальдов и написали на стене: «Дерек Арчибальд — грязный старик»? А его коллекция порножурналов и бог знает чего еще — спрятанная, без сомнения, где-то здесь, в сарае? Дерек был одержим Кимберли всю ее недолгую жизнь. Эта одержимость, возможно, имела прямое отношение к ее смерти.

Она должна рассказать об этом Алану. Он будет в ярости, когда узнает о ее вылазке. Но он должен знать.

Мередит включила фонарик и последний раз заглянула в сарай. От любопытства не осталось и следа, но там могли быть на виду какие-либо улики, которые она не заметила в первый раз.

Вдалеке загремел мусорный ящик. Кошка, наверное, — скорее всего, та же, что испугала ее, когда она шла по дороге. С улицы донесся автомобильный гудок. Ей больше нельзя здесь оставаться. Она уже потеряла счет времени. Она просунула руку до плеча, старясь осветить дальний угол. Из-за неловкого движения хватка ослабла, влажный от дождя фонарик выскользнул из руки. Он не погас при падении и теперь валялся в углу и бессмысленно освещал пустое место внизу стены.

— Черт! — вполголоса выругалась Мередит.

Достать его было нельзя. Можно было, конечно, выломать остальные доски и спуститься. Но тогда Арчибальд точно все поймет. Лучше оставить все как есть. Мередит надеялась, что к утру батарейка кончится и фонарик погаснет. Сколько он проработает без перерыва? Не больше часа. А если фонарик не будет гореть, возможно, Дерек его не заметит. Ведь он лежит в углу.

Она выпрямилась и вернула выбитую доску на место. Она не могла приколотить ее гвоздями, поэтому просто расправила завернутый кусок рубероида. Это ведь дальняя сторона сарая, с чего Арчибальду сюда заглядывать? Изнутри все должно выглядеть как обычно.

Обдираясь о шершавую стену, Мередит спустилась вниз и двинулась по переулку в обратном направлении. Она едва ощущала, куда несут ее ноги.

Только дома она заметила, что совсем промокла и перепачкалась. Руки были в особенно скверном состоянии: царапины, сломанный ноготь, забившаяся в поры грязь. Она стащила мокрую одежду и приняла ванну. Когда она переоделась в чистую сухую одежду, было уже час ночи.

Она сняла телефонную трубку, но, помедлив секунду, положила ее обратно. Вряд ли это будет справедливо по отношению к Алану, который все равно ничего не сможет предпринять до наступления утра. Справившись с нетерпением, она сварила какао и легла в постель.

Спала она очень плохо.

Алана Маркби разбудило радио, настроенное на определенное время включения. Он прослушал последние новости и прогноз погоды. Погоду обещали плохую, новости были тоже так себе. Он вывалился из постели, на автопилоте дотащился до душа и проснулся только тогда, когда добрался до кухни и сделал себе растворимого кофе.

С кружкой в руке, он с унынием поглядел в коробку кукурузных хлопьев. Ее содержимое незаметно уменьшилось до горсти. Он высыпал хлопья во внутренний дворик — пускай птицы тоже позавтракают, — а сам зарядил в тостер два куска хлеба. Он мог бы сварить яйцо, но не хотелось возиться. Решил ограничиться тостами с джемом.

Сегодня должна была прийти женщина, которая убирала его дом. Он всегда старался исчезнуть до ее появления — частично потому, что ему было стыдно глядеть ей в глаза. Трудно поверить в то, что всего один человек может за неделю настолько захламить свое жилище. И ведь так случалось каждую неделю. Чтобы хоть как-то загладить вину, Маркби свернул стопку старых газет и бросил их в большую хозяйственную сумку. «Надо как-нибудь отнести их в утиль», — подумал он, отлично зная, что, скорее всего, этого никогда не произойдет. Затем он вышел проверить теплицу.