Вот так: зашел в ресторан старший инженер Виктор Орловский, а обратно вышел простой рабочий механического завода Савелий Дмитриев. Пусть теперь попробуют найти его!

В военкомат Савелий не пошел. Там не смотря на хаос последних дней, могли поинтересоваться, почему товарищ Дмитриев Савелий Прохорович до сих пор не встал на учет. Виктор Орловский, а с сегодняшнего утра Савелий Дмитриев сел на трамвай и поехал на сборный пункт на Песчаной.

Уже под аркой проходного двора топтались рабочие завода «Динамо», улица же перед зданием райкома была похожа на вокзал час пик. Серо-зеленые цвета военных были перемешаны с рыжим потертых кожанных курток на меху и черным строгих полупальто. Шапки-ушанки мелькали не чаще их гражданских пыжиковых собратьев, растворяясь в волне шерстяных платков и шалей. Патрули, время от времени, вытесняли ополченцев и провожающих во дворы, но людское море выплескивалось обратно, смешиваясь с вновь прибывшими. У крыльца пожилой, усатый дядька опоясанный крест на крест пулеметными лентами и без каких-либо знаков различия выкрикивал имена и фамилии, и из толпы выходили обычные на вид мужики, одетые кто во что и совершенно не строевого вида, и поднимая руки, громко кричали «я». Усатый что-то отмечал в толстой тетради в коричневом кожаном переплете и махал правой рукой. Вчерашние завсегдатаи пивных, дачники, рыболовы, футбольные болельщики и победители соцсоревнований подходили к группе уже отмеченных, что сгрудились у крытого грузовика. Там они получали каждый по старой трехлинейке и паре бутылок с зажигательной смесью. Некоторым давали по нагану и противотанковое ружье на двоих, кое-кто принимал с соседнего грузовика пулемет «максим». Гранат не давали. Вообще у Савелия создалось впечатление, что райкомовские работники распотрошили склад с оружием времен гражданской войны.

А где же современные карабины, автоматы и пулеметы? И где та самая кадровая Красная армия с прыгающими танками и быстрыми самолетами? Зачем здесь все эти юнцы и их дедули?

Виктор-Савелий протиснулся сквозь толпящихся на крыльце ополченцев и спросил у смолящего одну за другой самокрутку отставного матроса с не маленьким животиком, и бескозырке вместо теплой шапки:

— Где здесь на фронт записывают?

— Да везде! — уставился тот на него, хлопая глазами. — Из деревни что ли?

— Из деревни не из деревни, а из далека. Моих уже отправили. Ты не мудри, а рукой покажи.

— Можно у комиссара, товарища Кавуна, а хочешь к нам давай, в истребительный батальон.

— Давай. А на довольствие поставят?

— Обижаешь. Что мы Махновцы какие? Видишь, вон товарищ Котовасенко, — матрос показал на усатого с тетрадкой. — Сейчас все оформим в лучшем виде, братишка.

Через полчаса Савелий уже стоял в переулке в колонне ополчения со стареньким табельным наганом в потертой кобуре и, как и товарищ Котовасенко, опоясанный пулеметными лентами. Его взял к себе вторым номером бывший матрос Балтийского флота Егор Леднев, последние десять лет крутивший швартовые на пристани Речного вокзала.

Пятнадцатый истребительный батальон в составе колонны восемьсот семьдесят третьего противотанкового полка, сформированного из московских рабочих и служащих, вышел пешим порядком из москвы и к ночи остановился в какой-то небольшой, на тридцать дворов, деревеньке, названия которой Дмитриев не запомнил. Савелий всю дорогу думал только об одном: как бы половчее приспособиться нести станок от «максима», чтобы тот не бил его при каждом шаге по спине. Еще очень хотелось есть. Обещанные полевые кухни так и не появились. Грузовик с сух-пайками и плащ-палатками тоже где-то застрял и не появился даже на следующее утро. С оружием же вообще была беда. Многие из выданных трехлинеек оказались учебными, с просверленными стволами, а бутылки с зажигательной смесью, называемые еще «коктейлем Молотова», которые некоторые ушлые ополченцы решили проверить еще днем, на привале, разбивались, но не воспламенялись.

— Оружие добудете себе в бою, — ответил политрук Вайганис, на жалобу одного парня, похожего на студента первокурсника.

Кстати, потом Савелий этого паренька больше не видел. Говорили, что всех студентов на следующий день собрали в Наро-Фоминске и отправили обратно в Москву.

Утром на шоссе им навстречу попалась большая колонна грузовиков, вывозящая из города станки, тюки с хлопковой пряжей и скот. Ни что не должно было достаться врагу.

Людей на улицах Наро-Фоминска, несмотря на шквальный ветер и мокрый снег, было много. Жители покидали город. С мешками за спиной, с узлами и чемоданами, они вереницей тянулись к станции, к московскому поезду. В этот день не было не одного налета. Зато недавно, судя по всему, немецкие бомбардировщики хорошо поработали. У в которы уже раз восстановленного моста через Нару в кювете валялось полтора десятка сгоревших грузовиков и одна эмка, с прошитой пулями крышей. За такими машинами «мессеры» охотились с утроенным рвением.

Котовасенко отделился от колонны и подошел к старику, который тянул тележку с поклажей, с аккуратно притороченным к ней медным чайником.

— Отец, как проехать к ткацкой фабрике?

— Прямо. По левую руку увидишь кирпичные корпуса. Она и есть. Говорят, взрывчатку в нее заложили?

— Кто говорит?

— Люди! Э-эх! Строили-строили, и на тебе…

— Что ж, фашисту ее оставлять?

Старик смотрел на Котовасенко выцветшими голубыми глазами, помолчал, и командир батальона остро почувствовал неловкость, какую-то вину перед стариком.

— Зачем фашисту? — веско проговорил дед. — Ты нам ее сбереги. Стань здесь крепко и не отдай. Доколе ж будем пятиться? До Москвы? Так вот она — шестидесяти верст нету. — И дернув саночки, пошел, сутулясь, к станции.

Штаб полка разместился на опустошенной текстильной фабрике, а их батальон отправили на левый фланг обороны, в село Нефедово, на уже отрытые позиции.

Наконец-то, к вечеру подъехали полевые кухни. Набив брюхо и угостившись у Леднева махоркой, (свои папиросы Савелий искурил еще по дороге) он принялся помогать своему первому номеру собирать пулемет. В этом Дмитриев. Похоже, соображал получше Егора Семеновича. Все-таки в бытность свою в школе красных командиров не один раз проделывал эту операцию.

— Я ведь в еще гражданскую с этой машинкой дело имел, — смущенно сказал Леднев. — Да и то не долго. Потом по ранению в тыл отправили, стыдно сказать, бабами на деревне командовать. На флот, хоть и речной, я ведь только в тридцать первом вернулся.

Малиновое солнце садилось за лесом, отражаясь в стеклах крайних изб Нефедово. Ветер и снег утихли и из самого ближнего к ним дома, который занимали артиллеристы и зенитчики, вертикальным столбом поднимался густой белый дым. Значит, ночь будет морозная.

Дмитриев свернулся калачиком на дне окопа и укутал ноги чехлом от пулемета. Ближе к утру с неба опять повалили белые хлопья, с рассветом превратившиеся в тяжелые капли дождя. Ополченцы заворочались и принялись выбираться из своих ниш, которые начинала подтапливать, собирающаяся на дне окопов вода Савелий тоже встал. От неудобной позы болела спина, правую ногу свело, и зуб на зуб не попадал.