Я пошла быстрым шагом по платформе, продираясь сквозь толпу людей, вывалившихся из поезда. Такое впечатление, что все шли парами. Я лихорадочно искала черную рубашку Ричарда и напоролась на нее так неожиданно, что чуть не наступила ему на пятки. Мне страшно захотелось положить руку ему на плечо и сказать: «Эй, вы! Подождите меня!» Вместо этого я отшатнулась. Они шли медленно, в то время как все остальные проносились мимо.

Фрэнсис рядом с его могучим торсом казалась изящной и миниатюрной. Они так медленно продвигались вперед, что мне, чтобы не выдать себя, пришлось остановиться и с невозмутимым видом подпереть колонну. Мне было интересно, вместе ли они уйдут с вокзала. Могла же она утром дать согласие попробовать начать все сначала? Вне всяких сомнений, он любит ее больше, чем занудливый жених-кошатник. Подумаешь — Ричард бросил ее в раскаленном поезде на милость двух словоохотливых австралийцев! Никто не застрахован от ошибок. Разве он, разве они не заслуживали еще одного шанса? Как можно противостоять судьбе, когда она свела их вместе в одном поезде точно так же, как и разлучила их? Наверняка им суждено быть вместе. Если она снова уйдет, то, скорее всего, это именно она бросила его тогда.

— Бахрейн. О, и снова Турция. А это что? Испания?

Их поведение никак не предполагало, что они отсюда уйдут взявшись за руки и он пригласит ее на романтический завтрак в одном из многочисленных кафе Инсбрука. Даже то, как они стояли, говорило об их отчаянии. У меня задрожали руки. Если они уйдут отсюда вместе, когда я сдамся? Чего я жду? Неужели я буду ходить за ними, преследовать их, или мне хватит того, что они так до конца и не открылись друг перед другом?

— А тот паспорт изрисован.

Они тянули время. Они волочили ноги и шли как можно медленнее, пока на платформе почти никого не осталось. Меня раздражало то, что я больше не могла слышать их разговор, но они все равно почти всю дорогу молчали. Вряд ли у них осталось что сказать друг другу, кроме правды, конечно, — правды, которая так и не вышла на поверхность ни ночью, ни пока я спала. Я была уверена в этом. Поэтому они и двигались так неторопливо. Они еще не разрешили проблему, ничего не изменилось, но время еще было. Правда, уже не так много.

— Поехали со мной в Египет.

— Нет.

Когда они дошли до ограждения, мое сердце забилось чаще. Я оказалась втянутой в запутанные отношения этих двух людей, и я знала наверняка, что мое умение предугадывать будущее здесь не поможет. Вместо того чтобы навести справки о времени отбытия следующего поезда, я стояла прислонившись к колонне и смотрела, как двое незнакомых мне людей идут мимо тепловоза. Какого черта я здесь стою среди белого дня в такой холод?

Они вышли за ограждение и вошли в ярко освещенное белое здание вокзала. Я последовала за ними. Две девушки быстро шагали навстречу Фрэнсис. Увидев их, Ричард пошел в другую сторону.

— Ричард! — крикнула Фрэнсис, но звук ее голоса повис в воздухе, застыл на губах и не вышел наружу. Для кого-то еще это могло показаться удивительным, ничем не примечательным. Но мне в этом зове послышался какой-то немой вопрос. И он стал заключительной точкой этой истории.

Ричард поднял в ответ левую руку, не оборачиваясь, слегка взмахнул ею и опустил.

В Бельгии была объявлена забастовка. Из одного конца в другой не ходил никакой транспорт, а я сидела на границе с Люксембургом. Как большая глыба, которая ни за что не сдвинется с места, Бельгия встала стеной между мной и кораблем, отплывающим в Англию. Зато жители Люксембурга считали, что нет худа без добра. Частный сектор работал сверхурочно — автобусные компании круглые сутки отправляли мини-автобусы в Бельгию, а некоторые горожане за одну ночь превратились в таксистов. Мне оставалось только сидеть на тротуаре перед вокзалом, греться в лучах вечернего солнца и ждать, когда же кто-нибудь отвезет меня в Брюссель.

Мне было тяжело. Тяжело на душе, я скорбела о чем-то, сама не зная о чем. Так бывает, когда выйдешь из кинотеатра, посмотрев фильм, после которого переживаешь, ставишь себя на место героев и прослеживаешь связь с ними. И это чувство не отпускает тебя, потому что ты начинаешь болеть душой из-за того, что с тобой никогда не происходило, но в чем ты всегда ощущала потребность. Внутри образовалась пустота, которую не терпелось чем-то заполнить. Мне срочно надо было домой. Ступить на родную землю.

К тому времени, как я добралась до Брюсселя, забастовка кончилась, и теплым воскресным днем я погрузилась на борт, чтобы преодолеть последний этап моего пути. До Лондона семь часов ходу. Через семь часов я опять увижу Сола. Он проводил меня в субботу утром три недели назад, пообещав, что встретит воскресный ночной поезд в восемь на вокзале Виктории.

В ожидании встречи время тянулось медленно. Я пыталась отвлечься, перебирая в уме отдельные детали, сроки и варианты разрешения запутанной истории, услышанной на отрезке пути между Флоренцией и Инсбруком. Я цеплялась за каждую мелочь, как хирург ищет неисправность в одной из множества трубок. Снова и снова я прокручивала в голове их слова. В них должен быть ключ к разгадке, только я его пропустила. Ричард и Фрэнсис подробно объяснили, где каждый из них был в апреле четыре года назад, тогда как я не могла вспомнить, где была тогда. Хотя, конечно, со мной ничего из ряда вон выходящего не происходило — это у них, благодаря той эпопее, хронология и детали событий отпечатались в памяти. Однако должна же быть какая-то зацепка. Подсказка. Но мне не удавалось ее найти.

Мы прибыли в Остэнд на закате. Я купила билет на «Джетфойл», паром на подводных крыльях, и несколько плиток шоколада «Кот-де-Ор». Затем мне оставалось только ждать прибытия судна. Но меня точил червь сомнения, не позволяя расслабиться. В наши тщательно продуманные планы закралась одна непредвиденная случайность, которую ни я, ни Сол не могли заранее предвидеть: бельгийская забастовка. В результате и поезда опаздывали, поэтому я буду на вокзале Виктории на час позже. Ни секунды не сомневаясь в том, что Сол дождется меня, я тем не менее попыталась до него дозвониться. Никто не брал трубку, но он наверняка все разузнает, и ему скажут о задержке поезда. Почему-то на сей счет я была совершенно спокойна.

Всю дорогу до Лондона бушевали английские футбольные фанаты, прибывшие в Голландию на матч. К нашему обоюдному несчастью, они перепутали дату и не попали на игру. Все выходные потом они заливали свое горе. Удивительно, как болельщики вообще добрались до «Джетфойл», но, похоже, им это удалось только потому, что они шли тесной толпой плечом к плечу. Недостатком такой толпы было то, что, если один из них падал, вместе с ним могли свалиться и все остальные, что не преминуло случиться, когда мы сходили на берег в Дувре. Мы сошли с судна и двинулись по лабиринту узких коридоров, которые, казалось, плывут по воле волн сами по себе. Это была какая-то промежуточная платформа, но ярые болельщики не могли понять, почему земля уходит из-под ног, ведь они должны были ступить на твердую землю. Один из них споткнулся и упал, и остальные фанаты стали валиться на него сверху, выдавливаясь из узкого горла прохода, словно сыр из тюбика. Цепная реакция докатилась аж до здания таможни.