— Болван! — громко сказал Карл. Они разговаривали почти шепотом, и это слово, произнесенное нормальным тоном, резануло Рехана — он отшатнулся, словно получил пощечину. — Потеряете в четыре раза больше!

— Вы предлагаете мне?..

— Сто тысяч марок! — бросил Петро, медленно опустив руки и ногою придвигая к себе стул. Он понял, что выиграл этот поединок. А если бы Руди и выстрелил, то это уже не имело значения. “Пуля так пуля, — подумал. — Все равно лучше, чем гестапо…”

Адъютант и не заметил, что Петро опустил руки и даже сел на стул. “Сто тысяч! — шептал. — Сто ты­сяч…” Конечно, надо соглашаться: сразу будут решены все его запутанные дела…

Уже решив, Рехан все же сказал хриплым голосом:

— Вы хотите, чтобы я предал…

Петро понял: адъютант ищет благовидный предлог для отступления.

— Великая Германия, Руди, — произнес Петро, — разваливается, и каждый рассудительный человек должен заботиться лишь о самом себе. Фюрер обещал вам золотые горы, а получился пшик. Фюрер обманул вас, Руди! Почему бы и вам не ответить ему тем же? Учтите, это будет лишь справедливая плата…

— А если об этом кто-нибудь узнает?..

— Рассказывать об этом кому-нибудь, надеюсь, не станем ни я, ни вы, — ответил Петро несколько иронически. — Спрячьте пистолет! У вас дрожат руки, можете случайно выстрелить.

Рехан послушно сунул свой “вальтер” в кобуру и спросил:

— Но где гарантия, что я получу свои сто тысяч марок?

— Мне нравится этот вопрос! — усмехнулся Кремер. — Мы начинаем разговаривать как деловые люди. Так вот, сейчас я положу ключ от сейфа на место, потом вы выведете меня из особняка, после чего направимся ко мне домой и окончательно рассчитаемся. А пока, — снял перстень с пальца, — получите аванс!..

— Вы очень многого хотите от меня, — буркнул Рехан, пряча перстень.

Но Петро уже не слушал его. Аккуратно собрав в папку бумаги, положил ее в сейф, не забыв при этом снова включить сигнализацию.

— А теперь, Руди, — сказал, словно не сомневался в том, что тот выполнит все его приказания, — подежурьте в гостиной. Мне необходимо возвратить ключ хозяину, а это совсем непростая задача. Если я споткнусь на этом пути, вы можете первый поднять тревогу и отличиться. Обещаю молчать как рыба…

Рехан кивнул, вышел в гостиную и снова вытащил пистолет: если губернатор проснется и поднимет тревогу, вражеского агента задержит он, Рудольф Рехан. Задержит? Трудно поверить, что Карл будет молчать, лучше пусть он умолкнет навсегда. Рехан спустил предохранитель… Тревожно всматриваясь в темноту, он думал: “Ловкий человек этот Кремер! Интересно, сколько ему отвалят за сегодняшнюю операцию?” Уж во всяком случае, не меньше, чем получит он, Рудольф Рехан. От этой мысли ему стало не по себе — неужели продешевил?! Он решил потребовать сверх денег еще драгоценности для Хильды.

Чего этот Кремер там возится?.. Рехан осторожно подошел к двери и стал прислушиваться. Теперь он волновался за исход операции не меньше, чем сам Кремер. Мысль об этом вызвала на его лице улыбку. А-а, плевать ему и на губернатора, и на фюрера, и на всех!.. Деньги не пахнут, а Хильда будет его любить,.

Петро незаметно вынырнул из темноты. Рехан вздрогнул.

— Черт, — шепотом произнес он, — я чуть не вы­стрелил в вас…

— Мне нужно обуться, — сказал Петро. — Туфли в библиотеке…

Руди посветил карманным фонариком, и они прошли в библиотеку.

Надев обувь, Петро сказал:

— Вы спуститесь первым и выйдете к черному ходу. Я следую за вами. Дадите мне знак, когда можно выскользнуть.

— И все это за сто тысяч?! — заворчал Рехан.

— Хорошо, Руди, будет надбавка, — пообещал Петро.

Адъютант помолчал, потом вдруг протянул руку.

— Отдайте-ка мне свой пистолет, Кремер! — ска­зал он решительно.

Петро заколебался. Зачем он ему? Все же после минутной паузы вытащил из кармана браунинг и положил его на ладонь Рехана.

— Можете не волноваться. Вы получите свои деньги без эксцессов. Сегодня я не заинтересован в вашей смерти, так же как и вы в моей.

Адъютант осторожно выглянул из библиотеки. Пробираясь на ощупь, они миновали узкий коридор и по винтовой лестнице спустились на первый этаж. Рехан открыл дверь, которая вела в темный пере­улок.

— Стойте! — остановил его часовой. — Пароль?

— “Темная ночь”, — ответил Рехан. — Позови-ка мне старшего.

— Слушаюсь! — Солдат свернул за угол.

— Скорее! — подтолкнул Рехан Кирилюка, и тот юркнул за угол, успев услышать, как Рехан приказывал никого не выпускать из дома.

Скоро Рехан догнал его. Шли молча. Лишь теперь Петро облегченно вздохнул, хотя в глубине души все еще не верил, что так счастливо отделался.

На заре шел дождь, но ветер разогнал тучи, выглянуло солнце. Катруся выскочила на крыльцо. Она любила такие рассветы: воздух еще свеж, на смородиновом листе висят прозрачные дождевые капли, но не холодно и сладко пахнет травой, мокрой землей и левкоями. Катруся всем своим телом ощущала приятную утреннюю прохладу. Пошла на огород. Сорвала с грядки огурец, с аппетитом захрустела.

Катруся ходила по садочку, забыв про все на свете. Давно уже следовало окопать яблони и прополоть грядки, но руки все не доходят. Вот и сейчас надо спешить: уже около семи, перед работой надо поспеть к Евгену Степановичу. Катруся вернулась в дом, надела свое лучшее летнее платье — по легкому розовому шелку большие черные цветы, — нарядилась то ли потому, что утро выдалось такое хорошее, то ли потому, что условились во время обеденного перерыва встретиться с Петром.

Шла быстро, перепрыгивая через лужи и что-то весело напевая. Как прекрасно все устроено на свете: с утра дождь вымыл деревья и тротуары, а теперь выглянуло солнышко, и все живое тянется к нему! Днем она увидит Петруся, у него, наверно, есть свежие новости с фронта. Когда же, наконец, наши перейдут в наступление? Катруся знала, стабилизация фронта — явление вполне закономерное. Петро объяснил ей, что войскам необходимо подтянуть резервы для нового наступления, а на это надобно время. И все же затишье на фронте беспокоило ее, хотелось, чтобы скорее началось наступление, чтобы скорее увидеть своих на улицах родного города. Может, уже и началось? Петро узнает об этом сразу же…

Трамвая долго не было, и Катруся нервничала — всегда так: когда торопишься, что-нибудь помешает. Неужели она уже не успеет сегодня в мастерскую на Люблинском рынке? Если трамвая не будет еще пять минут, придется ехать прямо на работу.

Но как раз в эту минуту из-за угла вынырнул маленький желто-синий вагончик. “Должно быть, есть бог на свете!” — обрадовалась Катруся, вскочив на переднюю площадку.

Переполненный вагон бросало, с боку на бок, он дребезжал, как-то скорбно хрипел, словно жалуясь на свою судьбу. В давке Катрусю прижали к стене так, что она не могла даже пошевельнуться. Но и это не испортило ей настроения. Звонкая мелодия, привязавшаяся еще с утра, как бы нарастала и звучала в ее сердце все сильнее; лицо девушки освещала широкая улыбка, которая резко контрастировала с грустными, сердитыми и изнуренными лицами пассажиров. Какая-то небрежно причесанная худая женщина, увидев улыбающуюся Катрусю, нарочно больно толкнула ее локтем, но девушка не обиделась: она понимала этих голодных и изнервничавшихся, озлобившихся людей. Однако чем могла она им помочь? Ведь не крикнешь на весь вагой: “Держитесь, товарищи! Советские войска не сегодня-завтра будут в городе!”