глыбу на куски. Каменный молоток, каменное зубило. хорошо, что кераинит относительно хрупок, а то бы я тут наработал.

Наутро мой каторжный труд продолжился с новой страницы. Теперь я шил. И кроил. Сначала кроил, а потом шил. Переделывал в мешок мой единственный запас материи – тогу Джемулана. Без этого кераинит нельзя выносить под открытое небо – сразу шваркнет.

Мешок получился ничего себе. Объемистый. Но все равно весь кераинит в него не влез. Только четверть. Но даже четверть я туда положить не мог – тяжелый он, зараза! Сами как-нибудь попробуйте набить мешок камнями, а потом потаскайте его на хребтине.

Путем долгих экспериментов я выделил максимальный вес, который мог поднять и не надорваться. А поскольку мне требовалось не только поднять его, но еще и тащить довольно далеко, я на всякий случай уменьшил его в полтора раза. Итого получилось четырнадцать частей. Четырнадцать кераинитовых кучек – от довольно крупных каменюк до мелкого щебня. Я тяжело вздохнул, загрузил в мешок первую партию и поволок ее домой.

– Цыгане шумною толпою толкали жопой паровоз. – «процитировал» я бессмертные строки Пушкина, с трудом переставляя ноги.

Я не буду описывать дальнейшее во всех подробностях. Сами представьте, каково мне пришлось. Я сделал четырнадцать ходок. Четырнадцать раз я прошел туда и обратно – в общем счете почти триста километров. Причем половину пути на горбу у меня болтался тяжеленный мешок.

В самый первый раз я затратил на дорогу целый день. Но первый раз – это первый раз. Уже во второй раз я, хоть и нагруженный, прошел почти вдвое быстрее – часов этак за шесть. Не могу сказать точно, часов у меня нету. Потом дело пошло еще быстрее. Я протоптал настоящую тропку, так что с утра до вечера успевал сделать полторы полных ходки, а то и больше. Уставал, правда, чертовски. Суставы ломило, позвоночник немилосердно болел, натруженные ноги ныли, умоляя дать отдых.

По ночам я спал как убитый – прямо на голой земле, маскируясь каким-нибудь кустиком. Ел что попало-в основном фрукты. Пару раз ловил рыбу, а однажды удалось подбить из рогатки небольшую птаху. Встретил как-то раз и местного дронта, но догнать проклятую тварь не удалось – она припустила так, словно нацелилась на олимпийское золото. Камень, выпущенный из рогатки, только прибавил ей скорости.

Я постоянно следил за тем, где сейчас находится яцхен. Мне совершенно не хотелось, чтобы он застукал меня за этим занятием. На мое счастье, шестирукий выродок большую часть времени летал где-то вдалеке – то ли пытался разыскать меня, то ли забил на все и вернулся в лоно природы.

К вечеру двенадцатого дня я наконец приволок к своей поляне четырнадцатую партию кераинита. До самой поляны я его не доносил – закапывал за кустами, все в разных местах. Если верить энгахскому Направлению, яцхен за эти две недели наведывался к моей землянке шесть раз. Наверное, проверял, не вернулся ли я домой.

Самочувствие у меня к этому времени окончательно испортилось. Шея отказалась работать совсем – голова сидела неподвижно и поворачивалась только вместе с телом. Мне к этому не привыкать, конечно, но радости все же мало. Еще и спать постоянно хочется – целую ночь крепко сплю, а потом весь день хожу сонный, клюю носом. Теперь уже окончательно ясно, что я чем-то серьезно заболел, так что надо торопиться – не дай бог, помру раньше, чем успею сделать дело.

Должен сказать, мысль о смерти меня как-то совсем не беспокоит. Полное равнодушие. Наверное, дело в том, что последние мои годы – они как бы добавочные. Я ведь уже умер – умер еще в тот день, когда меня сбил автобус. или это троллейбус был? Черт, ведь и не помню толком – а вроде только вчера случилось.

Так или иначе, вся дальнейшая моя жизнь – это уже бонус. Он почти исчерпан – и у меня по этому поводу нет особых сожалений. Уходить, конечно, не хочется – я бы еще побродил по земле, повалялся на свежей травке, покушал раков с холодным пивком. Но что же делать – любой спектакль когда-нибудь заканчивается. И теперь все, чего я хочу, – закончить свой красиво.

Выйдя на поляну, я понял, зачем яцхен сюда прилетал. Вместо любимой землянки моему взору предстала дыра в земле, полная щебня, изрубленных кусков дерева, дерна и сухой травы. Судя по внешнему виду, яцхен еще и полил все это кислотой.

– Цыгане шумною толпою пришли, [цензура] и ушли. – меланхолично «процитировал» я Пушкина.

Ну а что тут еще можно сказать? Разглядывая мусорную яму, которая раньше была моим домом, я понял, что времени осталось мало. Точнее, его нет совсем.

Всю ночь и все утро я пахал как проклятый. Сначала традиционно возводил навес, потом рыл яму, шил десятки мешочков, делал систему фитилей из туго скрученных высушенных стеблей, пропитывал их пальмовым маслом. как же я задолбался! Я так-то по жизни ленивый, работать не люблю, а тут на меня свалилось столько, что впору с кем-нибудь поделиться.

Когда я наконец закончил, солнце уже перевалило за полдень. Зеленоватый, пышущий жаром круг висел в чистом небе, заставляя меня обильно потеть. Сейчас бы полежать в теньке, пива холодного выпить.

За неимением пива пришлось обходиться водой. Теплой, мутной, скверно пахнущей, отвратительной на вкус. впрочем, я привык. До самого вечера я следил за яцхеном, не в силах дождаться – когда же эта сволочь наконец заявится? Если он не нужен, так постоянно вертится поблизости, а если нужен, так не докличешься.

Наступила ночь, а там и следующее утро. Я все сидел возле разрушенной землянки и жадно смотрел на последнюю сигарету. Все остальные я уже давно выкурил, а эту решил приберечь. Может, и зря. Может, стоит выкурить ее прямо сейчас, пока есть такая возможность.

Хотя возможности уже нету. Яцхен наконец-то соизволил появиться. Он описал широкий круг над поляной и смачно харкнул в меня кислотой. Я этого ожидал, поэтому успел отскочить. Ядовито-зеленый сгусток врезался в землю чуть левее моей ступни, сжег траву и принялся проедать дерн.

После этого яцхен описал еще один круг и приземлился.

– Здравствуй, Ежик, – приветливо поздоровался я.

– Ну здравствуй, Медвежонок, – хмыкнул яцхен.

– Как тебе бездомная жизнь?

– Так себе. Зачем ты это сделал?

– Ну надо же было что-то делать.

А он и правда похож на меня. Собственно, он ведь и есть я. моя темная половина. Мы единое целое. Только я лучше. – А где Пазузу? – вдруг спросил яцхен.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто обычно, когда я появляюсь, ты сразу ты чешь им в меня и вопишь, что сейчас откроешь. А сейчас почему-то нет.

– Ну ты ведь уже знаешь, что я это сделаю, так зачем зря надрывать связки? – пожал плечами я.

– Логично. Но, если он у тебя в кармане, ты можешь не успеть его выхватить до того, как я перережу тебе горло. Поэтому твое поведение странно.

– Тоже логично, – согласился я. – Ну и как же ты это объяснишь?

– Я думаю, при тебе его нет, – осклабился яцхен, сверля взглядом мои карманы. – Ты его. потерял. Ты потерял его, пока шлялся где-то там в джунглях.