Инспектор Хэйзелмир не стал садиться. Он занял место на общепризнанном троне власти — на ковре перед камином. Он сказал:

— С вашего позволения, сэр, я попрошу старшего суперинтенданта Аллейна изложить события, предшествовавшие этому преступлению. По очень странному, но удачному стечению обстоятельств он был здесь, в отличие от меня. Мистер Аллейн?

Он отошел в сторону и едва заметным жестом словно передал Аллейну место на ковре, которое тот соответственным образом занял. Мистер Реес уселся за свой огромный ультрасовременный письменный стол обтекаемой формы. За ним могли поместиться два человека, сидящих друг напротив друга. Мистер Реес подал знак Хэнли, который торопливо занял за столом второе кресло, поменьше, и достал блокнот. У Аллейна сложилось впечатление, что мистер Реес с большим одобрением отнесся ко всем этим формальностям. Он опять выглядел так, словно готовился спокойно и собранно выслушать протокол предыдущего заседания. Он достал из кармана кожаную ключницу, удивленно посмотрел на нее и развернулся вместе со стулом, держа ключницу в руке.

Аллейн сказал:

— Очень необычно вести рассказ после ареста по таком серьезному обвинению, но я думаю, принимая во внимание все обстоятельства, чрезвычайные сами по себе, это будет разумно. Мы с инспектором Хэйзелмиром надеемся, что вы, слушая рассказ об этом деле и связанных с ним трудностях, поможете нам и поправите меня, если я скажу что-нибудь хоть в малейшей степени ошибочное. Мы также просим вас вот о чем: если вы можете добавить какие-то сведения, которые что-либо прояснят, подтвердят или опровергнут, то остановите меня, и мы выслушаем все, что вы захотите сказать. В этом, собственно, и состоит цель всей затеи. Мы просим вас о помощи.

Он сделал паузу. Несколько секунд все молчали, а затем мистер Реес кашлянул и сказал, что уверен в том, что все «с пониманием относятся к ситуации». Синьор Латтьенцо, все еще непохожий на энергичного и веселого себя, пробормотал: «Naturalmente[75]», и покорно махнул рукой.

— Ладно, ладно, — нетерпеливо сказал Бен Руби. — Что угодно, лишь бы побыстрее покончить со всем этим. Что касается меня, то я всегда считал, что Мария немного чокнутая. У меня с самого начала сработало чутье, а теперь вы говорите мне: вот такие пироги. Она это сделала.

Аллейн сказал:

— Если вы хотите сказать, что она убила свою хозяйку в одиночку, то мы так не думаем.

Мистер Реес подтянул ноги к стулу, словно собирался встать, но передумал. Он продолжал вертеть в пальцах ключи.

Синьор Латтьенцо крепко выругался по-итальянски, и у Бена Руби отвисла челюсть; он так и остался с открытым ртом, не произнеся ни слова. Хэнли визгливо воскликнул: «Что?!» и немедленно извинился.

— В таком случае, — прямо спросил мистер Хэнли, — зачем вы ее арестовали?

Остальные обиженно замычали в знак согласия.

— За то, что она пронзила мертвое тело стилетом, подложив под него фотографию, — сказал Аллейн.

— Это какая-то дьявольщина, — сказал синьор Латтьенцо. — Это отвратительно.

— Какие у вас могут быть на то доказательства? — спросил мистер Реес. — Вы теперь точно знаете, что Филином был Марко, и что он сделал снимок?

— Да. Он это признал.

— В таком случае как она добыла фотографию?

— Они пришла в эту комнату, когда он собирался положить снимок в конверт, адресованный в газету The Watchman — адрес на нем напечатал мистер Хэнли по указанию мадам Соммиты.

— Так и есть, — сказал Хэнли. — Конверт предназначался для ее письма в The Watchman, когда она его подписала. Я вам рассказывал…

Потом он добавил уже спокойнее:

— Я понимаю, к чему вы ведете. Марко думал, что письмо уйдет, и никто… я… ничего не заподозрю. Да, я понимаю.

— Вместо этого Мария, как мы считаем, заметила, что Марко сует фотографию в конверт. Это возбудило ее любопытство. Она подождала, пока Марко уйдет, и вытащила снимок из конверта. Она оставила фотографию себе, но совершила ошибку, выбросив конверт в камин. Он сгорел лишь наполовину и упал через решетку в зольник, откуда мы его и достали.

— Если это не просто гипотеза, и это можно доказать, — сказал мистер Реес, покачивая ключами, — то вы утверждаете, что на этом этапе она задумала преступление?

— Если убийство было последним в длинной серии подобных карательных преступлений, то можно было бы так подумать. В самом первом деле к телу было приколото обличающее письмо.

Воцарилось долгое молчание.

— Значит, она была права, — с трудом произнес мистер Реес. — Она была права в своем страхе. Я никогда себя не прощу.

Бен Руби сказал, что мистеру Реесу не стоит так думать.

— Никто из нас не думал, что в этом была хоть какая-то доля истины, — умоляюще сказал он. — Она ведь всегда выдумывала странные вещи. Нельзя же было всему этому верить.

Синьор Латтьенцо воздел руки.

— Волк. Волк, — сказал он.

— Вы меня не убедили, — сказал мистер Реес. Я не могу поверить в то, что это сделала Мария. Я знаю, они время от времени ссорились, но эти ссоры не были серьезными. Мария была ей предана. Доказательства! — сказал он, все еще разглядывая ключи. — Вы не предъявили доказательств.

— Видимо, сейчас я должен рассказать вам кое-что о загадке с ключами.

— С ключами? С чьими ключами? — спросил мистер Реес, вертя связку своих ключей.

Аллейн подавил внезапно возникшее безумное желание ответить «С ключами королевы» в ответ на вопрос, веками задававшийся в Лондонском Тауэре[76]. Он лишь как можно точнее рассказал о загадке ключа Соммиты и о том, что у нее никак не могло быть достаточно времени, чтобы вынуть его из сумочки в нижнем ящике туалетного столика и запереть дверь за те несколько секунд, что прошли между моментом, когда она выгнала вон мистера Рееса и Марию, и моментом, когда они услышали, как ключ повернулся в замке.

Мистер Реес обдумал услышанное и сказал:

— Можно лишь предположить, что в этот момент сумочка была не в ящике, а у нее под рукой.

— Даже если и так, подумайте: она велит вам уйти, вы закрываете дверь и тут же слышите, как запирается замок. Это дело пары секунд.

— Может быть, он уже был у нее в руке.

— Вы помните ее руки во время вашего разговора?

— Они были сжаты в кулаки. Она была в гневе.