сил до палаты Чапаева, заходит… Тот спиной к нам, по-прежнему удит… Врач крадет баночку с червями…

ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Говард у окна.

Санитар (за кадром). Да, и еще мистер Говард…

Говард (оборачиваясь). Вы еще здесь?

Санитар. Чуть не забыл…(Достает из кармана халата фотографию Светки-красавицы.) Вот… в кармане халата лежала. Может, сгодится вам для чего…

Говард отходит от окна, рассматривает фотографию.

Говард. Кто это? Какой знакомый фэйс…

Заходит Сестра. У нее в руках табличка с фамилией. Говард, увидев табличку, вскидывается.

Говард. Ну? Жонков, да?

Сестра. Нет, Брасс…

Говард сокрушенно качает головой, садится за стол, бросает на него Светкино фото, берет стоящую на столе пробирку с какой-то красной жидкостью, взбалтывает, смотрит на свет…

Говард. Сбывается мой худший опасений! Я знал! Знал! Но продолжайт надеяться! Но чудо не бывайт… Мы сделайт этот Жонков анализ крови… Не могу понимайт, в чем дело, но кино у него в крови… Его ничто не остановит…

Сестра смотрит на фото на столе.

Сестра. Остановит… Еще как остановит…

Говард. Вы добрый, красивый девушка, но не надо меня утешайт… Нет! Он подойдет к камера и на третий день, и на четвертый, и на пятый…

Сестра продолжает рассматривать снимок.

Сестра (мстительно). Не подойдет…

Говард (поднимая на нее глаза). Не подойдет? (Замечает наконец, что она рассматривает снимок). Что вы смотрите? Вы знаете этот женщин?

Сестра. Что тут знать? Хахальница его. Он от нее просто в шоке! Столбенеет…

Говард приподнимается из-за стола. На лице — радостная улыбка.

Говард. Столь-бе-неет?!

ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ ЭПИЗОД

Со смехом подходит к «режиссерской палате» Спилберг в тунике и женском парике. У палаты по-прежнему очередь из девиц… Спилберг смотрит на прикрепленные к двери таблички.

Спилберг (с фальшивой жалостью). Ой! А где же Брасс? (Довольно потирает руки. Хочет войти в палату. Берется за ручку двери.)

В это время из палаты выходит очередная кандидатка, счастливая, окрыленная… Спилберг хочет войти, девицы хватают его.

Девицы. Девки, смотрите! Она без очереди лезет! Мы тут с утра стоим!

Спилберг. Да вы что — с ума посходили? (Отпихивает всех и заходит в палату.)

Девицы. Ну ты смотри, какая наглая!

Вдруг из палаты слышится жуткий вопль. Оттуда вылетает Спилберг в порванной тунике, со съехавшим набекрень париком… Он секунду стоит в полном ступоре, с ошалевшими глазами, потом медленно уходит по коридору, держа руку на заднице…

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

Говард в своем кабинете за столом. На стене — его собственный портрет. Входит Сестра. Тот вскидывается…Но она отрицательно качает головой и молча кладет на стол Говарду табличку: «Спилберг». В это время входит сияющий Врач. Улыбка до ушей.

Врач. Можно снимать табличку!

Говард тоже с широкой улыбкой, раскрыв объятия, подходит к Врачу, обнимает.

Говард. Не надо быть телепат, чтобы, глядя на ваш оскал, понять, чей табличка можно снимать! Жонков?

Врач (с той же улыбкой, радостно). Нет! Эйзенштейн!

Улыбка медленно сходит с лица Говарда.

А врач так же радостно показывает на окно, приглашая поглядеть.

Все трое — Говард, Сестра и Врач — смотрят в окно.

Кадр-перебивка

Вид сверху на дорогу, ведущую к проходной «Мосфильма». Сначала мы видим бегущего со всех ног к шлагбауму Эйзенштейна.

А затем видим преследующих его революционных матросов в пулеметных лентах крест-накрест, потрясающих винтовками и маузерами.

Матросы. В борще черви! Хватай его, братцы!

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

(Окончание)

У окна в кабинете Говарда. Сестра и Говард переглядываются. Врач продолжает смотреть в окно.

Крестится. Лица не видно.

Говард (Сестре). Ну что ж, снимайт табличка…

Сестра выходит.

Говард похлопывает Врача по плечу.

Тот поворачивается — весь в слезах.

Говард. Ну-ну… Искусство требовайт жертв…

Врач. Это есть слезы радости, мистер Говард…

Говард. Я вас не совсем понимайт! Этот Жонков может оставаться один! Без конкурент!

Врач. Ой, ай эм сорри…

Говард (беря и показывая фото Светки). Вот что мы тут придумайт…

ДВАДЦ АТЬ ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

Коридор. Около «режиссерской» палаты.

Сестра снимает табличку «Эйзенштейн».

Очереди у двери уже нет. Но сладостные стоны из палаты еще слышатся.

Сестра (злорадно). Давай-давай, Сан Саныч! Развлекись напоследок!. Господи, я его за человека считала, а он — просто животное какое-то! Обезьяна!..

Вдруг откуда-то сверху слышит голос Жонкова.

Жонков (за кадром). Наташа, если человек забрался на пальму, это еще не значит, что он обезьяна…

Сестра выпучивает глаза, не в состоянии осмыслить происходящее и не смея посмотреть наверх, откуда доносится голос.

А сверху, над ее головой, появляются сначала ноги в пижамных штанах, а потом и весь Жонков… Он без пижамной куртки, в майке…

Я же не за кокосами на пальму полез, я — прятался…

Но Сестра, похоже, не слушает. Она тупо переводит глаза с Жонкова на дверь палаты…

Дверь приоткрывается, выпуская последнюю претендентку на роль. Она выходит и говорит в сторону приоткрытой палаты.

Претендентка. Так мне можно надеяться, Сан Саныч?

В щель высовывается наружу голова Белесого.

Белесый. Конечно! У вас есть определенные способности!..

Претендентка радостно упархивает.

Сестра (хватаясь за голову). Господи, какая же я дура! (Убегает)

Жонков смотрит ей вслед. Пожимает плечами.

Из палаты выходит Белесый. В руках пижамная куртка. Бросает ее Жонкову.

Белесый. Держи, интеллигенция! Ну, чтоб я еще за тебя…

Жонков напяливает на себя куртку, на ней, на груди, пришпилена бумажка. На бумажке написано от руки: «ЖОНКОВ. ПРАДЮСИР».

Жонков срывает бумажку, прячет в карман.

Белесый. Фу, даже не знаю — выживу ли…

Жонков. Да ладно, тебе это только в охотку..

Белесый. Ага, в охотку! Эта, в тунике, номер восемнадцать, знаешь как сопротивлялась?

ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

Коридор. Сестра быстро идет, очень спешит.

Сестра. Ой, ну как же я… Вот дура-то дура… Куда он ее бросил? На стол, кажется… Надо отвлечь и…

Она замолкает и останавливается, услышав характерный стук костылей. Мимо нее, ковыляя и держа осторожно, как бомбу, фотографию Светки, идет Врач. Идет сосредоточенно, ничего не замечая вокруг, проходит мимо.

Сестра останавливается, провожая его отчаянным взглядом.

Вот он доковыливает до двери палаты Жонкова, резко распахивает ее и бросает внутрь фотографию, как гранату, сам прижимается к стене, словно опасаясь взрыва…

Врач (швыряя фото). Ага! Получай!

В палате тишина. Врач еще секунду прислушивается.

Врач. Тишина… Готов! Даже не пикнул! Кажется, сработало!

Заглядывает в палату. На лице — крайнее удивление.

В палате — никого…

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ЭПИЗОД

Павильон Жонкова, где еще недавно снимали «Мертвые души». Теперь тут только голые стены и ворох брошенных актерских костюмов…

На дальнем плане