«гражданин начальник», они для него — товарищи. Об этом человеке до сих пор ходят легенды. Чаще всего говорят о том, что он многих спас. Это и так и не так. Так — потому что он действительно спас многих. Не так — потому, что спасательство — это вовсе не было проявлением частной благотворительности.

Завенягин — ЧЕЛОВЕК, ГРАЖДАНИН, КОММУНИСТ — дал людям самое главное, что мог дать — ЦЕЛЬ.

Этому человеку присуще то, что называют чувством истории. Вот почему он сумел вернуть слабым — мужество, отчаявшимся — самоуважение и всем — веру в значительность своего труда».

ОБОГАТИТЕЛЬНАЯ

На другой день, в вечернюю смену, знакомлюсь с фабрикой, стараясь запомнить названия машин и оборудования. Абелевич подробно останавливается на их назначении, конструкции и особенностях.

Осмотр начали с лаборатории. Она оказалась необычной. В длинной комнате размещена вся обогатительная фабрика в миниатюре. Весь технологический её процесс был как на ладони.

— Оборудование лаборатории — целиком американское, — начал свою беседу старший технолог фабрики Омётов Михаил Матвеевич — инженер на воле, отбывающий сейчас свой срок по 58-й статье как вредитель.

— На чём мы здесь работаем, как работают на настоящей фабрике, выпускаем продукцию, разрабатываем технологии для руде различным содержанием никеля, — и, улыбнувшись, добавил: — В общем, потихоньку колдуем!

Извинившись, на минуту отошёл, посмотрел на какие-то приборы, сделал запись в журнале, а возвратившись, сказал:

— Как видите, все трубопроводы у нас прозрачные, флотационные камеры из небьющегося стекла, процесс проходит на глазах. Думаю, что вы будете частым нашим гостем. От ваших слесарей, к слову сказать, отбоя нет, всё-то они хотят знать, видеть, пощупать. Любознательны, как мы когда-то, будучи студентами Горной академии.

По выходе из лаборатории Абелевич роняет фразу:

— Омётов — голова. На нём держится вся фабрика. Об этом хорошо знают на комбинате. Его уважают и ценят. А Завенягин его знает ещё со студенческих лет. Но не подумайте, что Михаил Матвеевич только хороший специалист. Это замечательный человек — мягкий, вежливый, добрый. С ним очень легко работать и приятно жить.

Отчёт начали с «головы» — бункера, принимающего руду. По ходу осмотра знакомит меня с людьми. Оказывается, на фабрике технологические рабочие, в основном, вольнонаёмные, работающие по договорам. Работа у них сдельная, от тонны агломерата. Ремонтные бригады укомплектованы полностью из заключённых.

На фабрике тепло, светло, чисто, как-то по-домашнему уютно, только сильно шумно, шумно до боли в ушах. Такого шума, как на обогатительной фабрике, нет больше нигде, даже гвоздильные и болтовые заводы в этом с ней не могут конкурировать.

Оборудования очень много, почти все процессы механизированы, а потому людей мало, их почти не видно.

Руда подаётся прямо с рудников автомашинами и сваливается в бункер или на фабричном дворе. Из бункеров руда подаётся скиповым подъёмником на самый верх фабрики в бункера-накопители, откуда поступает на щековую дробилку. С дробилки по длинному транспортёру дроблённая руда попадает в конусную дробилку «Саймонса» и дальше — по транспортёрам — в шаровую и стержневую мельницы, а оттуда — в классификаторы. Полученная здесь пульпа сливается во флотационные машины.

В их камерах бурлят миллионы литров грязного месива из воды и измельчённой руды, которая непрерывным потоком поступает в них из дробильных мельниц. Лопасти винтов взбивают мутную воду и она разлетается каскадами крошечных брызг, как искусственная Ниагара, созданная наукой. И тут в этом вечно бурлящем вспененном месиве совершается чудо из чудес. Порция реагента, тщательное перемешивание — и вот «неразрывные узы», извечно соединявшие металл и камень, разорваны быстро и незаметно.

Выпускные отверстия камер извергают сверкающий поток, несущий крупинки дорогого никеля и меди, а со дна той же камеры вытекает ненужная отработанная порода.

Обогащённая смесь никеля и меди по пульпопроводам опускается в деревянные чаны, откуда насосами перекачивается в сгустители и вакуумные установки. А сгущенная масса грузится в автомашины и отправляется на агломерационную фабрику.

Мягкий, нежный и тонкий, словно пудра, порошок получается в результате схватки между камнем, затвердевшем миллионы веков назад, и колоссальной силой электричества, укрощённой человеком совсем недавно. В этом единоборстве и рождается тот чудовищный рёв, исполненный тоски и муки, тот вопль ярости и предсмертного отчаяния, что издаёт камень, когда его физически уничтожают, дробят, стирают в порошок.

Конечно, всё у меня в голове перепуталось. Закрались сомнения — смогу ли я быть полезным и не подведу ли рекомендовавших меня Абелевича и Шмидта?

Через два часа Абелевич ушёл в жилую зону, он уже был бесконвойным, и я остался один со своими желаниями и сомнениями.

Подошёл к Моисееву и попросил его пройти со мной по фабрике. Вторичный осмотр дал мне много больше, чем первый. И потому что это было вторично, и потому что я смелее и увереннее задавал вопросы. А отвечал на них Моисеев мастерски, с полным знанием дела, так как будто бы всю жизнь он только тем и занимался, что обогащал руду. Кстати, он также работал и на монтаже фабрики и её оборудования.

Перед моими глазами появилась схема всего технологического процесса. Ясно стало название всех агрегатов. Теперь остаётся ознакомиться с конструкцией машин, их достоинствами и, самое главное; — с их недостатками и капризами.

Моисеева отозвали к классификатору, а я пошёл опять в лабораторию проверить правильность нарисованной воображением схемы процесса.

Ровно в одиннадцать вечера в лабораторию зашёл Моисеев, заявив мне, что он остановил стержневую машину — сильно греется подшипник главного привода.

— Пойдёмте, посмотрим — ума не приложу, что делать? То ли вскрывать подшипник, то ли рискнуть и пустить мельницу?

Я сразу же понял, что идёт проверка, чего я стОю. С этим я был достаточно знаком ещё задолго до того, как стал инженером.

— Из молодых, да ранний, — подумал я.

— Ну, что же, давайте посмотрим, вдвоём оно виднее! Правда?

Так я приступил к исполнению своих прямых обязанностей. Теперь всё будет подчинено качеству принимаемых мною решений. Или авторитет у подчинённых и хорошее мнение у начальства, или непоправимый провал.

Невольно пришёл на ум случай из практики на заводе и я решил поделиться им с Сергеем Моисееым.

— Расскажу тебе, Сергей Иванович, один случай из своей жизни. Работал я на заводе, а дело было ещё в 1929-м году, за полгода до окончания МВТУ. Я стал работать начальником смены сортопрокатного цеха и одновременно делал дипломный проект. Дело происходило в ночной смене, часов около трёх ночи. Подходит ко мне опытный ремонтный мастер Межуев и спрашивает, что делать — греется подшипник прокатного стана «700». А маховик не маленький