— шесть метров в диаметре, весит шесть тысяч пудов. А остановленный стан — это остановка всего завода. Подходим к подшипнику, кладу руку на корпус, щупаю сверху и с боков. Рука не держит — значит, свыше пятидесяти градусов. Поворачиваюсь и направляюсь в машинный зал к телефону. Звоню на квартиру начальника цеха Алексею Артемьевичу Суворову — старому заводскому волку.

— Так, мол, и так, что делать, Алексей Артемьевич?

А в ответ хриплый, недовольный, прерываемый кашлем голос:

— А ты поплюй на него! — и кладёт трубку. Ну что ты будешь делать, не звонить же ещё раз!

Прерываю свой рассказ — мы подошли к стержневой мельнице. То ли показалось мне, то ли на самом деле одна сторона подшипника была чуть горячее другой.

Спрашиваю:

— Смазка кольцевая? А у кольца проверили, вращаются?

Мастер показывает, что масла в подшипнике — норма.

— Спустите всё масло и залейте новое!

Спускают масло в вёдра. Двое побежали в кладовую. А я продолжаю свой рассказ:

— Повесил я телефонную трубку и пошёл к стану. Откровенно говоря, телефонным разговором я остался крайне недоволен.

— А вы зря ему, голубь, звонили, — говорит мастер. — Не любит он, когда его беспокоят ночью. — Давайте сменим масло, да запустим стан, авось обойдётся!

Так и сделали. Залили новую бочку масла, пустили стан — подшипник начал успокаиваться.

Утром Суворов имел со мной беседу один на один:

— Вы не обижайтесь, что я вам немного грубовато ответил. Звонить нужно только тогда, когда уже всё испробовано и ничего не помогает.

— Вот так меня, Сергей Иванович, когда-то учили.

— А вы, Дмитрий Евгеньевич, думаете, что смена масла поможет?

— Ничего я не думаю, пробую. А вот если не поможет, тогда будем вместе думать!

Залили новое масло, проверили кольца, подтянули болты корпуса подшипника и крышки.

— Тексропные ремни давно меняли?

— Как раз в начале сегодняшней смены.

— Ослабьте немого натяжение ремней, потом на ходу подтяните.

Мельница загрохотала. Подшипник постепенно стал остывать.

— Когда остановка мельницы для добавления стержней?

— Думаю, дня через два, не раньше.

— Вскроете все подшипники, хорошенько промоете, проверите шейки валов и баббитовую заливку вкладышей. Когда подшипники откроете — позовите меня, хочу посмотреть сам!

Моисеев утвердительно машет головой, как бы во всём соглашаясь со мной.

— Всё понятно, товарищ начальник, а вот к чему вы рассказали мне случай с вашим Суворовым, это не совсем до меня дошло. Поменьше вас беспокоить, что ли? Так бы и сказали!

— Нет, Сергей Иванович! Какой вы недогадливый! Рассказал, чтобы вы поняли, что мы все отвечаем за порученное дело, чтобы больше проявляли инициативы, что вы сами сделали бы всё, что сказал сделать я и не звонили бы на квартиру Муравьёву, не вызывали бы Абелевича из зоны! Лучше уж по-честному признайтесь, когда вы подошли и позвали меня к мельнице — вы уже знали, что нужно делать?! Так зачем же эта комедия? Проверить хотели меня? Так что ли?

Моисеев опустил голову, молчит.

— Я не обижаюсь, Сергей Иванович, проверяйте почаще меня, я только буду рад этому, но буду проверять и я вас, и заранее предупреждаю, что ошибки в работе неизбежны, и эти ошибки не страшны, а вот устранения себя от решения вопросов, связанных с возложенным на вас делом, будут рассматриваться, как нежелание работать на фабрике. Теперь понятно, зачем рассказывал?

С этого момента мы с Моисеевым стали друзьями. Мы поняли друг друга. А Серёжа, так я его называл многие месяцы совместной работы, убедился в неправомерности своего поступка и больше не повторял его, и при всяком удобном случае рассказывал о нём своим коллегам.

Так прошла первая ночь помощника механика обогатительной фабрики Норильского комбината.

На другой день вечером подошёл Муравьёв, я как раз возился с турбинкой насоса «Зильфлея».

— Здравствуйте, Дмитрий Евгеньевич! Осваиваетесь? Слышал, как вчера лечили стержневую. А говорили: «Не знаю оборудования»!

— А он вам не про мельницу говорил, а про оборудование, — довольно громко подхватил разговор плечистый, крепко стоящий на ногах, голубоглазый человек в косоворотке. Руки в карманах брюк, на лице улыбка с лукавинкой.

— Мой заместитель Кухаренко, — представил мне подошедшего Муравьёв. — А это помощник Абелевича — инженер Сагайдак Дмитрий Евгеньевич, москвич.

— Знаю, знаю, видел вчера у стержневой, подходить не стал, не люблю мешать людям, в особенности, когда они не зовут. Михаил Александрович! А спецовку-то ему нужно было дать, машины у нас грязные. Сказать, что ли, Сергею?

— А это уж по твоей части, конечно, скажи!

На другой день вечером подошёл Сергей-кладовщик. Он тоже бесконвойный.

— Я, Сергей Михайлов, бывший лётчик гражданского воздушного флота, сейчас заключённый сроком на пять лет, по мнению Особого Совещания — «социально опасный элемент» — СОЭ. Работаю по милости Муравьёва кладовщиком, на судьбу не обижаюсь. Думаю, что и вы будете довольны фабрикой и её людьми. Кухаренко распорядился одеть вас, а что приказано им — у нас дискуссии и обсуждению не подлежит, какой бы изворотливости это ни по требовало. А потому — извольте пожаловать ко мне! — последнее было произнесено явно в подражание какому-то театральному персонажу.

Выдал хлопчатобумажный комбинезон, резиновые сапоги, брезентовые и резиновые рукавицы.

— Вы не смотрите, что Кухаренко вроде грубоват и как будто бы играет в простачка. Такого человека — поискать. Он вечно подсмеивается, но не зло, совсем не обидно. Вот и сегодня, думаете, он приказал выдать вам спецодежду? Совсем нет. Он сказал мне: — Сергей, вы не знаете товарища Абелевича? Мы с Михаилом Александровичем вчера решили познакомить его с вами. Может быть, не сочтёте за труд познакомиться с ним и без нашего посредничества? Уверяю вас, человек стоящий!

— Что, спецодежду? — задаю ему вопрос.

— А вы что думали — досрочное освобождение? Так вы же этого не в силах сделать при всём вашем благодушии и любви к ближнему.

И… расхохотался заливисто, громко, от души. Очевидно, невольная острота понравилась самому. А насмеявшись вдоволь, сказал:

— Так вы говорите, спецодежду? А я думал, что вы сами до этого додумаетесь!

Опять чему-то улыбнулся и около меня его не стало. Вам о чём-нибудь это говорит? И вот так всегда. Часто не поймешь — шутит он или серьёзно!

— Заходите как-нибудь, чайку со сгущёнкой попьём! Только смотрите, в зону не носите комбинезон, а то распрощаетесь с ним в два счёта. Почему-то этот вид одежды сильно приглянулся нарядчикам.

На фабрике узким местом была насосная с двадцатью четырьмя насосами и отопительная система дробильного отделения. Большую часть рабочего времени работники сидели на этих участках. Насосы выходили из строя ежедневно — то забьются пульпой, то выйдет из строя