Артеменко неспешно брел по утренним, еще не грязным улицам маленького городка и отовсюду ощущал давно позабытый, немного застойный, как в болоте, запах провинции. Несмотря на солнечное утро, с рыночных прилавков на него полуравнодушно взирали лица-маски: озабоченно-удрученные, перекошенные проблемами, подавленные, разобщенные и разучившиеся радоваться жизни. Он легко угадывал: жизнь многих этих людей без смысла и без цели привела их к безысходности и отчужденности. Он всегда чувствовал безоговорочное превосходство над ними, но только не теперь, когда его собственный ориентир стал исчезать из виду подобно причудливой, дразнящей химере. Нет, тут, в этих краях не построить отделение Эдема. Его мысли опять вернулись к утраченной нити. Что ждет эту страну, его былую родину? И почему былую, если родина – навсегда?! Разве такое возможно: так единодушно подняться во время волнений на Майдане и так же без предупреждения спрятаться в своих улиточных домиках?! И разве зря была вся та мятежная поддержка и бескорыстная помощь противостоянию со стороны столицы в конце холодного 2004-го?! Но почему-то сработало извечное «Моя хата с краю…» Неужели этот образ терпеливого и молчаливо отважного малоросса в самом деле был искусно навязан сначала польскими шляхтичами и российскими монархами, а уж затем и партией Ленина – Сталина? Да, существование целой нации без государства в течение столетий, несомненно, отразилось на национальном характере украинца. Ладно, бог с ним, с национальным характером! Алексей Сергеевич в сердцах сплюнул нахлынувшую слюну. Он подходил к месту встречи со старым товарищем.

После короткого телефонного звонка они решили встретиться в центре. Сначала Алексей Сергеевич хотел заехать в какой-нибудь ресторан и угостить старого приятеля обедом. Но когда они увиделись, он обомлел и даже растерялся от столь разительных отличий между ними. Пролетело всего каких-то два десятилетия! Куда делось время, когда два пижонистых десятиклассника вместе покуривали на перемене, потом дружно заменили табачное увлечение решительными пятиминутками в спортивном городке и кичились умением делать всевозможные выходы и перевороты. Теперь они вдруг обнаружили друг друга совершенно разными людьми, настолько чужими, как будто выросли на удаленных друг от друга планетах. Когда они обнялись, в первое мгновение Артеменко поразился запаху немытого тела, в котором смешался пот, затхлость рано подступающей старости и тяжесть дешевой парфюмерии. Но он подавил свои ощущения, ведь это все-таки старый-старый школьный товарищ. Но о ресторане не могло быть и речи – после ритуального похлопывания друг друга по плечам они присели за плохо вымытым столиком с разводами в первом попавшемся на глаза захудалом кафе, какие жители обычно презрительно называют «Наливайко» или «Забегаловка». Воропаев развалился локтями, а Артеменко, наоборот, оставил руки на коленях, с трудом сдерживая брезгливость.

– Ну, ты как? – Воропаеву надо было говорить, защищаясь быстро сыплющимися словами. Алексей Сергеевич понял это, бегло оглядывая его заношенный, балахоном висящий на нем костюм.

– Да я в Москве обитаю, но сейчас ненадолго в Киев приехал, по работе. Что будешь, чай, кофе или покрепче? – он осторожно покосился на старого приятеля. Лицо, принадлежавшее некогда Андрею Воропаеву, поразило его темными, землистыми оттенками, оно было не по годам старческим и морщинистым. Его руки были покоробленными и узловатыми, как у людей, занятых тяжелыми строительными работами или огородничеством, под ногтями застряла омерзительная грязь.

– Да это неважно… или, может, в самом деле, давай покрепче, – вдруг попросил он решительно, а затем как-то пристально, с нескрываемым оценивающим взглядом впился в Артеменко. – А ты?! Бизнес? – И тут в глазах его сверкнуло недоброе любопытство.

– Да нет, я тут представляю фонд, который ищет различные российско-украинские проекты, – успокоил его Артеменко, стараясь сглаживать пропасть, которая мгновенно образовалась между ними. – Я всего лишь управляющий, деньги в карманах у других. А ты где обитаешь?

– Да, вижу, и тебе кое-что перепадает, – парировал старый приятель, внимательно оглядывая костюм Артеменко, и опять в глазах у него вспыхнули на миг недобрые искорки, – ну, я тут, на родной земле остался. Не подался за тридевять земель, как некоторые… Это ж сколько мы не виделись?!

И с неимоверным трудом, как будто оба перебрасывали друг другу тяжелый камень, разговор завязался вокруг общего прошлого, словно в поисках объединительной нити. Артеменко все больше поражался: его школьный товарищ выглядел затравленным, он не говорил, а невнятно бормотал, беспокойно водя глазами и пожимая плечами, словно от холода. И только после заказанной Алексеем Сергеевичем водки и холодных закусок Воропаев слегка расслабился и уменьшил глухую оборону. Они поведали друг другу не слишком много о своей жизни, но этой скудной информации москвичу было предостаточно. Артеменко изумлялся тому, как жизнь подмяла под себя провинциала. Сначала совершенно глупо умер отец – он попросту провалился под тонкий, тающий лед во время поздней зимней рыбалки. Товарищи тщетно пытались ему помочь, но лед просто крошился под ними, когда же отыскали длинный шест, отец навсегда ушел под воду. Затем возникла цепная реакция проблем. Непредсказуемая, на нервной почве, хворь сестры, в результате которой она надолго оказалась в психиатрической лечебнице. Наконец, непредвиденный, как злым роком посланный инсульт матери сделал ее на несколько лет недвижимой. Оказавшись глубоко увязшим в трясине житейских проблем, пытаясь заработать денег, Воропаев сначала оставил институт – а ведь соображал в математике и физике лучше всех в классе, – затем испробовал необъятное число профессий. Он уладил все проблемы, похоронил мать, пристроил сестру, женился, завел ребенка, разошелся, опять женился, наконец фильтр неудержимой жизни остановил его на одном из утлых заводиков, где он с утра до вечера точил какие-то детали.

– Но ты, Андрей, все равно молодчина, хорошо смотришься! – решил Артеменко подбодрить бывшего приятеля. – И правильно, что не сдаешься, жизненных сил у тебя всегда хватало на двоих! Помню, как мы в девятом классе с десятиклассниками завелись.

– Да брось ты, – отмахнулся тот и странно осклабился, обнажив желтые, уже явно нездоровые зубы. – Бывал я у вас в России, только ничего хорошего из этого не вышло… – он отчетливо и даже с вызовом подчеркнул «у вас». Это было после третьей рюмки водки. А ведь еще только утро, возвел к небу взгляд Алексей Сергеевич.

– Почему? Ведь я слышал, что очень многие едут из Украины работать в Россию.

Андрей громко фыркнул, затем глубоко вздохнул, и Артеменко не мешал товарищу, не торопил его.

– Работают, в самом деле, многие. Но не многие выдерживают. Либо наши работяги, которые прутся, не подумав, подальше на восток, комаров кормят, либо прессуют их.

– Что значит «прессуют»?

– Ну вот, к примеру, я. Работал в самой Москве, в «Монолите», что многоэтажки клепает. Три месяца поработал, что-то платили, а потом перестали. И следующие полтора я бесплатно на дядю отпахал.

– Почему в суд не подал?

– Да какой, к черту, суд?! Я ж без местной прописки, на птичьих правах. Поимели меня просто и выкинули на свалку, а вместо меня взяли другого, такого же глупого, только помоложе. Но это меня не остановило. Подрядился, значит, в Подмосковье богатеям коттеджи строить. Ох, модно это стало, чтобы с простором, да с отдельным домиком для прислуги. Так еще хуже окончилось… Вместо зарплаты почки отбили, кровью потом мочился. Да тут в долги влез, на лечение назанимал. Вот тебе и славянское братство. Я, правда, слышал, что нашего брата в армию российскую берут, контрактниками. Но поразмыслил и отказался от этой затеи… Еще подохнуть в Чечне за чьи-то бредовые идеи не хватало!