еще давясь кашлем и водой, открыл один глаз, постарался проморгаться и увидел нечеткий, размытый, но знакомый силуэт в плаще.

Сигиец бесцеремонно взял его лицо за щеки и повертел из стороны в сторону, пристально всмотрелся в него серебряными глазами. Затем так же бесцеремонно отпустил. У Бруно, лишившегося хоть какой-то поддержки, тут же заплелись ноги, и он рухнул на землю. Не растянулся по ней лишь потому, что каким-то чудом умудрился схватиться за край поилки и сел прямо в дорожную пыль, нелепо раскинув ноги.

Бешено стучавшее от страха сердце едва не выпрыгивало из груди.

— Будешь жить, — сказал сигиец.

— Бху… кха-кха… кхе… — прокашлял Бруно. — Бху… ду?..

— Будешь, — повторил сигиец. — Тебе нужно было усилить ритм биения сердца и спровоцировать выброс адреналина в кровь. Это был самый простой способ.

— Па… кха… — кашлянул и сплюнул Бруно, не понимая, кого и куда надо было выбросить. — Па… тьфу… шел… ты!

— Спас тебе жизнь.

— Спа-ас? — истерично хихикнул Маэстро, содрогаясь. — Спас… хе-хе… жизнь… А как я там оказался, ты не думал?..

— Не предвидел, что вмешается кто-то еще.

— Не предвидел он… кхе-хе… — Бруно не мог определиться: кашляет он или смеется. — Да если б не ты, меня спасать не надо было!

— Все кончилось, — сказал сигиец, протягивая руку.

— Да нихуя не кончилось! — Бруно вскочил, отмахнувшись от него. — Ты на меня колдунов натравил!

— Этого не повторится.

Непрошибаемое ничем спокойствие, от которого Бруно лишь тоскливо вздыхал, наконец-то привело к взрыву, по сравнению с которым взрыв загруженной порохом доверху крюйткамеры линейного корабля казался едва слышимым хлопком.

— Ты! — заорал Бруно, обвинительно наставив на сигийца дрожащий палец. — Это все из-за тебя! Пока ты не появился, я спокойно себе жил: ползал в говне, клянчил мелочь, нажирался каждый вечер, трахал пьяных баб, пиздюлей от Йорга получал… хуйня, а не жизнь, но я жил! — всплеснул руками Бруно. — Жил и радовался! Меня никто не пытался убить, не втравливал в разборки с колдунами, бунтовщиками и преступными боссами, не таскал с собой на ограбления и убийства, не заставлял ни за кем следить, похищать баронских дочек! Не делал из меня наживку и козла, блядь, отпущения! А потом тебе, — Маэстро ткнул сигийца в грудь, — тебе, падла, присралось спросить у меня дорогу — и все по манде пошло! Я потерял все: крышу над башкой, приятелей, заработок… Да, крыша была херовая, приятели — мудачье, заработок — говняный, но у меня это было, а теперь ничего нет! И все из-за тебя! Почему ты не мог мимо пройти⁈

Сигиец нахмурил брови, видимо, действительно пытаясь найти ответ на этот вопрос. Искал довольно долго.

— Не знаю, — признался наконец он, и в его равнодушном голосе чувствовалась почти нескрываемая растерянность.

— Не знаешь⁈ — Бруно расплылся в безумной улыбке, сверкая дыркой вместо переднего зуба. Глаза лихорадочно заблестели.

Он сам того не ожидал. Сам не понимал, как это получилось. Просто в следующий же миг размахнулся и заехал сигийцу кулаком в челюсть, а тот даже не попытался ни защититься, ни уклониться. Кажется, оба были удивлены тем, что Маэстро сможет это сделать.

Бруно взвыл от боли в отбитой руке, но боль лишь вызвала эйфорию и ощущение вседозволенности. Он размахнулся левой, однако сигиец перехватил руку в запястье и с силой выкрутил, тут же отрезвляя и возвращая с небес, где все можно, на землю, где стоял бездушный убийца, для которого убийство — что-то рутинное и скучное, сродни опорожнению мочевого пузыря.

— Не делай так больше, — сказал сигиец, пошевелив челюстью.

— А то что⁈ — крикнул Бруно, вырываясь. — Убьешь меня?

— Нет.

Сигиец выпустил руку, и к Маэстро пришло внезапное осознание, что он действительно только что был на волосок смерти. Его заколотило то ли от нервного потрясения, то ли от охватившего ужаса. Он начал ходить кругами, обнимая себя за трясущиеся плечи.

— Успокойся, — сказал сигиец.

Бруно застыл, как вкопанный, сверля его бешеным взглядом.

— ПОШЕЛ НА ХУЙ! — провопил Маэстро, срывая голос, на всю улицу и своим воплем вспугнул пару ворон, сидевших на коньке крыши ближайшего здания.

К счастью, узкая улочка была совершенно пуста и безлюдна.

— Полегчало? — спросил сигиец, когда эхо стихло.

Бруно не ответил, только шмыгнул носом и бессильно опустился прямо на пыльную дорогу, уронил голову на подставленные ладони.

— Идем.

— Я никуда не пойду, — сипло возразил Бруно, морщась от боли в горле.

— Пойдешь.

— Я здесь сидеть буду! — он вскинул голову.

— Не будешь, — сказал сигиец. — Завтра ты уезжаешь.

— Куда?

— В Шамсит. Кассан уже договорился.

— Ты ж просто это выдумал, — горько усмехнулся Бруно, не веря своим ушам.

— Не выдумал. Здесь для тебя слишком опасно.

Бруно похлопал глазами, яростно почесал за ухом и вдруг отчаянно расхохотался, едва не падая в пыль.

— Ага. Сперва ты сломал мне жизнь, а теперь забеспокоился?

— Идем, — сказал сигиец, вновь протягивая ему руку.

— Не пойду! — Бруно взялся за виски, в которых бешено стучала кровь.

Сигиец дернул щекой со шрамом, и его губы задержались в кривой ухмылке дольше обычного.

* * *

Те анрийцы, что ближе к вечеру того дня шли по Конному прогону, наблюдали странную, нелепую, но вполне обычную для Анрии картину: по проезжей части шел высокий человек в плаще, явно при оружии, и тащил за шкирку другого, сухопарого, в помятом мокром и грязном сюртуке. Второй вертелся, вырывался, страшно матерился на всю улицу, обогащая лексикон новыми заковыристыми выражениями даже бывалых сапожников и кучеров. Человек в плаще проявлял полную невозмутимость и непричастность к происходящему, лишь периодически встряхивал сквернослова и подгонял, заставляя быстрее переставлять ноги.

Едва ли не каждый день хмурый, неразговорчивый человек тащил за шкирку должника, картежника, мелкого вора, мошенника, сбежавшего с чьими-то деньгами, любовника или неверного мужа, оставившего жену с парой голодных ртов, или парня с внешностью слегка побитого эфеба, который не смог удержать в штанах распухшую неуемную любовь к чьей-то дочке.

Обычное дело, на которое даже смотреть не интересно. На него и не смотрели. Разве что кто-то улыбался, ведь дураки и неудачники всегда веселят, кто-то качал головой, возмущались женщины, а девицы смущенно краснели и еще больше пугались потери невинности и перспективы деторождения. Ведь если верить сквернослову, человека в плаще родила отнюдь не женщина, а если и женщина, то не тем местом, которым Бог предусматривал.

И лишь мужчина с тростью в руке остановился и проводил шумную парочку долгим взглядом, пока те не скрылись за поворотом. После чего пожал плечами и отправился по своим делам.

Он явно был неместным. Для него такая картина явно была в новинку, прекрасно изображая Анрию во всей ее красе.

Мужчина хитро улыбался — он приехал покорять этот город и был уверен, что уж его-то талантов хватит, чтобы не оказаться на месте того неудачника.

Заключение

По узенькой улочке, ведущей вдоль облупленных фасадов приземистых домишек с треугольными черепичными крышами, шел человек. Он предпочел бы ехать, но большинство улиц Вильсбурга не были рассчитаны для карет — слишком старым был этот городок, который в один прекрасный день обязательно поглотит растущая столица. Да и не спешил никуда человек. Голубая мантия со стоячим воротом и черной окантовкой, надетая поверх дорого сюртука, и поблескивающие в лучах утреннего солнца купритовые весы Ложи на груди позволяли ему никуда не торопиться. Без магистра-дознавателя Комитета Равновесия все равно не начнут.

Не то чтобы Бальтазар Гайстшписен не ценил пунктуальность, но он не шибко жаловал магистров из Комитета следствия, что было взаимно — комитеты враждовали и соперничали между собой чуть ли не со дня основания КР в неспокойные времена статеритов и виолаторов. Каждый каэровец считал себя выше, профессиональнее и значимее обычных ищеек из КС, который хоть имел славную долгую историю сыска, но мелкие жулики, обдирающие доверчивых граждан дешевыми фокусами, убийцы-психопаты из вольных артистов и незаконный оборот талисманов так и остались их пределом. КР же был создан, чтобы раскрывать настоящие преступления, грозящие Равновесию, и пресекать заговоры внутри самой Ложи. Если бы не КР, неизвестно, удалось бы вовремя остановить очередную гражданскую войну, едва не расколовшую Империю на север и юг сорок лет назад, когда двенадцать из двадцати восьми магистров Собрания Ложи совершили неудавшуюся попытку переворота и захвата власти, после чего бежали в северные провинции.

Спустя четверть часа