— Федор, желаешь ли ты взять себе в жены Петра?

— Желаю, — вдохновенно отвечал Федор.

— Петр, желаешь ли ты взять в мужья Федора?

— Желаю, — был ответ.

Жених и невеста обменялись обручальными кольцами и поцелуями, для чего Федор приподнял на лице Петра кружевную фату.

С назидательным словом выступил Маковский:

— Мы в «Глюкосе» выступаем за семейные ценности, — сторонники крепких браков и незыблемых семей. Чтобы этот день запомнила ваша семья, мы преподносим вам памятный подарок, — с этими словами Маковский протянул новобрачным изящную золотую скульптурку певца Бориса Моисеева. Певец стоял на четвереньках, откинув на спину фалды фрака. Под эти фалды втыкалась симпатичная платиновая авторучка. Когда она втыкалась, певец начинал петь свой шлягер: «Дитя порока»

— Не слишком ли далеко зашла либерализация семейных отношений? — боясь показаться неделикатным, поинтересовался у Сони Стрижайло.

— Свободы не бывает слишком много, — отчужденно ответила Соня Ки. Но когда Стрижайло как бы случайно взял ее за грудь, ему показалось, что ей это было приятно.

Кортеж подкатил к мечети, где муфтий был хант, в чалме, в бархатном долгополом одеянии. В мечети совершалась необычная процедура. Молодая татарка, подпавшая под воздействие ваххабитов и переправленная в Чечню, к Шамилю Басаеву, где стала шахидкой, теперь вернулась домой. С огромным трудом удалось совлечь с нее «пояс шахида», который буквально сросся с ее животом. Только танец живота, плавные кругообразные движения пупка и бедер заставили пресловутый пояс отслоиться от нежной девичьей кожи. Овладев искусством танца, она готовилась теперь стать стриптизершей в ночном клубе и прощалась со своими избавителями.

Местные мусульмане, — чеченцы, азербайджанцы, таджики, все имеющие иммиграционные карты, смотрели, как закрытая с головы до ног танцовщица кружится перед ними, развевает края паранджи, из под которой выглядывают гибкие босые стопы. Им всем не терпелось увидеть обольстительное тело красавицы. Маковский вошел в тот момент, когда под страстные звуки восточных дудок танцовщица сбросила с себя покрывало и предстала во всей ослепительной наготе. Но, ужас, — на бедрах ее красовался «пояс шахида», жутко мигал красными, зелеными, желтыми индикаторами, готовый взорваться. Красавица с жестокими огненными глазами террористки подскочила к Маковскому, замкнула контакты проводков, идущих из пупка. Хлопнул взрыв. Но из разорванного бумажного пояса полетели не болты и гайки, а разноцветные конфеты, рахат-лукум, мармелад. Так простая хлопушка напугала неподготовленных зрителей.

Маковский от души смеялся. Целовал у танцовщицы прелестные, с малиновым маникюром пальчики. Подарил ей великолепные французские туфли на стеклянных каблуках, которые в большой чести у стриптизерш.

— Если такое возможно, то мир в Чечне не за горами, — глубокомысленно произнес Стрижайло.

— Мы, девушки-ханты, умеем, вращая пупок, вызывать лунные затмения и ускорять вращение земли, — ответила Соня Ки. — Но нам за это никто не дарит французские туфли.

Осмотр города завершился красочным, впечатляющим действом, во время которого выпускались на волю в тундру выращенные в питомнике детеныши местных народностей. На окраине города, где начиналась неоглядная тундра, в блеске озер, с розовыми пятами цветущего багульника, собралось множество зрителей. Тут были представители экологических организаций, члены «Беллуны» и «Гринпис», зоологи, руководители биосферного заповедника, доценты и профессора, изучающие малые народы Севера. В тундру вывезли трейлер, с которого сгрузили легкие, ажурные клетки, где содержались подросшие детеныши. Выращенные в неволе, на особых кормах с биодобавками, они достигли возраста, когда их возвращали в естественную среду обитания. Покрытые мягким желтоватым пушком, с умными, встревоженными глазками, они были окольцованы, с датой рождения. Жались по углам клеток, пугаясь необычного скопления людей.

Маковский обратился к собравшимся с краткой речью:

— Когда мы, «Глюкос», пришли в эти места, мы застали последних представителей вымирающей народности, которые добывали огонь трением, использовали для освещения рыбий жир и лечили болезни ударами шаманского бубна. Мы разработали целевую программу «Нефть в обмен на продолжение рода», согласно которой взялись увеличить популяцию аборигенов в десятки раз. Сейчас мы выпускаем в тундру очередное поколение этих смышленых, спасенных от вымирания существ. Они освоятся на воле, привыкнут сами добывать себе корм. К их услугам за сто километров отсюда построено стойбище, чудесные чумы, капище с богами. Просьба к вам, жителям «Города счастья», — при встрече в тундре с убегающим от вас новоселом, не гонитесь за ним, не спускайте собак, не ставьте капканов и, упаси вас Бог, не используйте против них огнестрельное оружие. В случае поимки существа, посмотрите на его кольцо и сообщите в местный научный центр номер экземпляра, дату и место кольцевания. Помните, либерализм — это свобода для всех.

С этими словами он подошел к клеткам, открыл дверцы, поманил обитателей. Те, привыкшие к неволе, не сразу покинули свои зарешеченные жилища. Лишь постепенно, увлекаемые кусочками сырой рыбы, грибами и ягодами, они выскочили и побежали в тундру. Сначала на четвереньках, потом приподнимаясь на задние лапки, ликуя и перевертываясь.

Все аплодировали, свистели, улюлюкали. Один из членов «Беллуны» хотел было спустить с поводка борзую собаку, но Маковский строго ему пригрозил.

Распили шампанское. Стрижайло обратился с бокалом к Соне Ки, желая поздравить ее с приращением ее племени. Но увидел, что у девушки глаза полны слез.

— Ну что ж, — подошел к ним Маковский, — надеюсь, вы получили дополнительные впечатления для мюзикла? Теперь мы может лететь на нефтяные поля. Я покажу вам месторождение.

Вертолет вознесся в сияющую пустоту, как легкое пернатое семечко. В круглых иллюминаторах колыхнулась огромная, с отпечатком солнца, Обь. Тундра, разноцветная, свежая, напоминала чье-то одухотворенное прекрасное лицо. Стрижайло держал за грудь Соню Ки, чувствуя, как восхитительно наливается она от прикосновений. Озера внизу были голубые, круглые, как немигающие восхищенные очи. Протоки напоминали дуги, оставленные на земле небесным циркулем, наполненные дрожащим сверканием. Стрижайло касался запястья Сони Ки с нежной голубой жилкой, слыша, как бьется ее сердце. Тундра была изумрудно-зеленой, влажной и сочной. Через мгновение становилась огненно-красной, дышащей. И тут же — золотой, с черными кружевами. И фиолетовой, с бело-серебряными разводами. Казалось, они летят над картиной Кандинского, которую тот рисовал, сидя на небе рядом с Господом Богом. Стрижайло гладил щиколотку Сони Ки, чувствуя ее маленькую сахарную косточку. Внизу, над голубой водой летели лебеди, ослепительно-белые, с длинными шеями. Горячая ладонь Стрижайло ощутила прохладу, когда под легкой тканью он коснулся колена Сони Ки, и она чуть прижала его пальцы вторым коленом. С черной извилистой речки взлетели утки, оставив на воде серебряные борозды, мчались, как тени, пропадая среди многоцветья земли. Горячей ладони Стрижайло стало еще прохладней, когда он гладил чудесное выпуклое бедро Сони Ки, которое странным образом, — своей волнующей пластикой, — повторяло форму и пластику плывущей под вертолетом тундры. Стрижайло увидел, как по белесой равнине движется розовая тень, — стадо оленей, испуганное вертолетом, бежало во мхах, шарахнулось и исчезло в дымке. Пробираясь чуткими пальцами туда, где у Сони Ки был круглый, словно чаша, живот, мягкая ложбинка пупка, нежный, как зацветающий мох, лобок, он вдруг понял, что сидящая рядом с ним лунноликая женщина была богиней тундры. Над ее разноцветными угодьями летел вертолет. Ее лебеди, как нерастаявший снег, сидели на ослепительно-синей воде. Ее розовые олени бежали по мелководью. Ее рыбьи косяки мчались в холодных реках, оставляя след ветра. И он, Стрижайло, прикасаясь к ее чудесным, сокровенным местам, исполняет обряд поклонения языческой богини. Переходит к ней в услужение. Становится подобным летящему лебедю, плывущей рыбе, бегущему по тундре оленю.