Однако Джейн едва слышала их голоса, она не сознавала презрения и похоти, негодования и жалости, звучавших в них, она не видела пренебрежительно скривленных губ, выражавших свой ужас перед тем, что женщина могла подвергнуться такому унижению, и открыто радовавшихся тому, что сами избежали подобного стыда. Джейн шла с опущенными глазами, но не замечала своих израненных и кровоточащих ног, она не видела ничего, кроме глаз Гастингса, когда он в последний раз смотрел на лондонскую реку. Ее взгляд был твердым и ясным, и толпа дивилась ее чувству собственного достоинства.

– Смотрите, как гордо она выступает! Что у нее, стыда нет?..

– Стыда?.. Пусть будет стыдно тем, кто позорит ее, скажу я вам.

– И я так думаю. В тот год, когда свирепствовала чума, мы голодали, и Джейн Шор спасла меня и моих оставшихся без отца малышек.

– Да, она – добрая женщина, хотя и вела распутную жизнь. Наш славный король Эдуард любил ее. Упокой, Господи, его душу!

Подойдя к собору, процессия остановилась. На какое-то мгновение Джейн пришла в себя от страданий, которые ей причиняли мысли о Гастингсе, она поняла, что наступил момент, когда ей предстоит войти в храм и поставить зажженную свечу перед изображениями святых.

Себе она могла сказать: «Да, я грешна. Я послала на смерть человека, которого любила, и я больше не хочу жить». Но каким все это было издевательством! Мужчины, толпившиеся рядом с псалмами и молитвами, со своей тайной похотью – вряд ли среди них нашлись бы безгрешные, – теперь будут смотреть, как она совершает покаяние. Они будут наслаждаться ее позором, притворяясь, что сочувствуют ей. Люди, добивавшиеся ее расположения, когда был жив король, и не осмеливавшиеся выказывать иных чувств, кроме уважения, сейчас плотно кутались в одежды, словно боясь оскверниться. «Очисти, Господи, эту женщину от грехов», – молились они, а сами думали: «Слава Богу, о моих грехах никто не знает».

Как бы они с Эдуардом посмеялись над этими людьми, если бы могли тогда заглянуть в будущее! Что сказал бы Эдуард, если бы увидел, как его жирные епископы, оказывавшие такие почести его любовнице, сейчас осуждают ее за то, что она слишком любила его! Но Эдуард мертв, и Гастингс мертв, и Джейн завидовала им.

В соборе стояла удушающая жара: лики святых безучастно взирали на нее. Джейн непроизвольно откинула назад волосы и поймала на себе взгляды заблестевших глаз потных священников; зардевшись, она тут же прикрылась своими прекрасными волосами.

Она знала, что епитимья была счастливым избавлением, потому что ее в этой ситуации вполне могли приговорить и к смертной казни. Боже, каким облегчением была бы для нее быстрая смерть! Она почти с нежностью подумала о ловком ударе топора. В последнее мгновение взглянуть на сверкающую реку и ощутить красоту летнего утра, как ощутил ее Гастингс.

Серые башни, голубое небо, теплое солнце, затем быстрый, уверенный удар – и ты покидаешь все хорошо знакомое тебе и попадаешь в неведомое. Как ей хотелось этого! Но Ричард Глостерский решил быть великодушным. Он умыл руки, отменив суд и передав ее епископу Лондонскому. И вот теперь епископ, с самым праведным видом оплакивающий ту, на чье безнравственное поведение он закрыл глаза при жизни Эдуарда, приговорил ее к этой епитимье. Бесчестье вместо смерти. Она идет по знакомым улицам вместо незнакомых, перед ней толпы зевак вместо Всевышнего Творца.

Передышка была короткой. Сейчас она должна покинуть собор и вновь предстать перед толпой. Ей следует пойти в собор Святого Павла и там публично покаяться в своих грехах, как велел ей епископ. Она должна послужить предостережением для женщин, готовых впасть в искушение. Она должна стать предметом насмешек и посрамления для лондонских бедняков, которым она помогала, когда ее любил король, и которые пришли сюда, чтобы увидеть добродетель в ее грехе… нет, восхищаться ею в ее грешной жизни.

Когда она вышла на солнечный свет, то почувствовала, что в собравшейся толпе наступило молчание, и ей вновь захотелось смерти. Она сложила руки на груди и пошла через толпу.

В толпе кто-то бормотал проклятия в адрес протектора, подвергшего добрую и красивую Джейн Шор такому унижению. Говорили, что это дело рук епископа. Но ведь епископы поступают так, как велят им их господа, значит, вина ложится на протектора.

В толпе находилась одна персона, наблюдавшая за всем этим с особым интересом. Это была Мэри Блейг, все так же модно одетая, но постаревшая; кожа ее стала еще более морщинистой, а глаза еще хитрее. Как она ненавидела Джейн Шор! Ведь ее любил Эдуард, любил Дорсет и любил Гастингс. Интересно, кто будет ее следующим любовником?..

Она обернулась к стоявшему рядом мужчине; он развесил губы, глаза его блестели, похотливый взгляд был прикован к Джейн Шор.

– Как жаль видеть, сэр, что женщина пала так низко!.. – заметила Мэри.

Его лицо сразу ожесточилось, взгляд стал безжалостным, губы сжались.

– Всем шлюхам надо бы так каяться в своем грехе! – гневно ответил он.

– Правда ваша, – сказала Мэри, а в глубине души посмеялась и подумала: «Смотри себе вдоволь, все равно она не для тебя».

В то утро редко кто не вспоминал о Джейн Шор. В Бейнардском замке о ней плакала герцогиня Глостерская. Даже протектор не мог избавиться от мыслей о ней. Он проявил снисходительность. Ему хотелось, чтобы люди отказались от тех славных представлений о ней, которые сложились в их невежественных и нечестивых головах. Сейчас они должны видеть в ней бесстыдную грешницу с зажженной свечой в руках, они должны понять, что она ничуть не лучше любой потаскушки из Саутуорка. Он должен подорвать ее авторитет. Она заслуживала смерти, ведь она такая же предательница, как и Гастингс, но за нее просила жена, умоляла его вспомнить, что для них сделала Джейн. Да он ведь по-настоящему и не гневается на нее. Но ее следует наказать, как наказывают всех, кто выступает против Ричарда Глостерского.

Пришел с сообщением его добрый друг Кейтсби.

– Ваша светлость, эта женщина покаялась в своих грехах. Я никогда в своей жизни не видел такой толпы.

– И что же теперь люди думают о своей богине? Кейтсби молчал.

– Отвечай мне! – воскликнул Ричард.

– Я думаю, милорд, что некоторые были рады видеть ее позор, но очень многие ее жалели.

– Жалели! Они должны поздравлять ее с тем, что ей еще так повезло.

В глубине души он завидовал обаянию Джейн. Люди любили шлюху Джейн Шор, и они с грустью смотрели на ее позор. А Ричарда Глостерского, которому не нужно было ничего, кроме блага своей страны, они не любили совсем.

Он пристально посмотрел на Кейтсби. Тот не сказал, что в толпе высказывались против него – Ричарда Глостерского, да и было ли это? Впрочем, Ричард подозревал, что если поднажать на Кейтсби, можно узнать правду. Но нужна ли она ему?.. Он и без расспросов знал, что так оно и было.

* * *

Джейн освободили. Ее допрашивал сам епископ; она выслушала его обличительную речь о своей греховности; она покаялась и теперь может идти и жить по-новому.