Аша вскочил на ноги; по пустынному берегу эхом отдались одобрительные крики воинов.

Поздно ночью мы вернулись в каюту. Рамсес обнял меня сзади и гладил мои плечи. Мы дышали в лад, наши тела разделяла только моя набедренная повязка. Он медленно потянул за ее край, и она упала на пол. Я вздрогнула от его прикосновения, а Рамсес поднял меня на руки и опустил на кровать. Он прижался ко мне всем телом, вдыхая запах моей кожи, умащенной жасмином. Корабль стонал и скрипел — и нас никто не мог подслушать. Наконец мы уснули, обнимая друг друга.

Утреннюю тишину прорезал громкий крик. Мы сели на кровати, ничего спросонья не понимая. Кто это кричал — зверь, ребенок?

Крик раздался снова, и мы бросились одеваться. На берегу рыдал мальчик, наряженный в женское платье, парик и украшения. Здоровенный воин тряс его за плечи.

— Отпусти его! — приказала я.

Мальчик изумленно разинул рот, словно я спасла его от нещадной порки. Я сошла на берег, и он бросился к моим ногам.

— Не желает он, государь, — объяснил воин. — Перетрусил. Мы пообещали его отцу, конюшему, семь золотых дебенов, если мальчишка прогуляется по палубе; конюший божился, что сынок его не робкого десятка!

Мальчик снова заревел, жалобно запричитал, и я погладила его по щеке.

— Тише, ничего с тобой не случится.

— И что теперь? — спросил воин. — Шардана вот-вот подойдут близко. У молоденькой девушки может груди не быть, но если нарядить взрослого мужчину…

— Нарядим женщиной воина, пусть стоит спиной к борту, — предложила я.

Мой собеседник презрительно фыркнул.

— А если они разглядят его ручищи? Нужно найти кого-нибудь, кто сойдет за женщину. Мы же изображаем корабль, который везет царевну с приданым! — Воин с мольбой посмотрел на Рамсеса. — Что же делать, государь?

Наверное, став отцом, Рамсес все же изменился. Вместо того чтобы рассердиться на мальчишку, он смотрел на него с жалостью. Мальчик снова захныкал. Я оторвала его от своего подола и решительно заявила:

— Придется мне!

Рамсес встревоженно взглянул на меня.

— Ты ведь понимаешь, как это опасно. Нужно будет взять оружие.

— Я привяжу к бедру нож.

Услышав наш разговор, воин даже поперхнулся.

— Но ведь ты… Ты — женщина! Царевна! Ты подвергаешь себя опасности.

— У нас нет выбора! — ответила я. — Пираты уйдут, и мы только зря потеряем время.

Щеки воина раздулись так, что он стал похож на кобру.

— Пусть мальчишка нацепит парик и делает, как договорились! Ты понимаешь, глупый, что твой отец ждет золотые дебены? Если ты вернешься с пустыми руками, он разозлится!

Мальчик смотрел на него вытаращенными от страха глазами и трясся.

— Я сама ему заплачу, — решила я. — И буду ходить по палубе. А как явятся пираты, спрячусь в каюте.

Воин посмотрел на Рамсеса.

— Государь, это ведь твоя жена!

— Потому-то я ей и доверяю действовать. Мы будем поблизости.

Воин от изумления словно утратил дар речи, а мы вернулись на судно.

Вскоре вернулся лазутчик с вестями: пираты совсем недалеко, в протоке, впадающей в Северное море. На «Благословении Амона» немедля подняли якоря. Я сидела в каюте, глядя, как воины, переодетые торговцами, посмеиваясь друг над другом, готовятся выступить в новой для себя роли.

— Когда мы прибудем, — сказал Рамсес, — запрись на засов. Я поставлю охрану снаружи и еще двоих — внутри. Что бы ни случилось, Неферт, что бы ты ни услышала, что бы ты ни думала — из каюты не выходи!

— Да еще неизвестно, встретим ли мы их сегодня.

— Об этом беспокоиться не стоит, — мрачно ответил он. — У них по всему берегу лазутчики; как только мы причалим в Тамиате и начнем выгружать бочки, нас увидят.

— А как же они сообщат на свои корабли?

— С помощью зеркал… или огнем, — предположил Рамсес и поднялся. — И, как я уже говорил, не выходи из каюты. Даже если тебе покажется, что меня ранили. Это не игра. Пираты очень долго не видели женщины. Они живут на воде, питаются тем, что смогут добыть. Стоит им тебя заметить, и они станут ломиться в дверь каюты.

Рамсес говорил серьезно, и я по-настоящему испугалась.

— Если тебя ранят, лучше укрыться в каюте. Ты не сможешь сражаться раненый.

— Я буду драться, пока мы не победим! — заявил Рамсес.

Я боялась, что безрассудство заведет его слишком далеко. Он взял меня за подбородок.

— Ты самая храбрая женщина на свете. Если с тобой случится беда…

— Не случится. Я запрусь, да и стражники меня защитят.

Оставшуюся часть утра мы занимались приготовлениями. Рамсес проследил, как я одеваюсь, помог выбрать парик и посоветовал надеть самые блестящие браслеты — те, что приготовили для мальчика. Я накрасилась посильнее, чтобы краска была видна издалека. Наконец неубранной осталась только шея. Рамсес стал застегивать на мне золотое ожерелье; я кожей чувствовала его учащенное горячее дыхание. Повернувшись к Рамсесу, я не спеша затянула ремешки на его кожаных доспехах, хотя мне куда больше хотелось погладить мужа по груди. Рамсес надел перевязь с ножнами и опустился на колени, чтобы закрепить перевязь и мне на бедрах. Я вдруг поняла, о чем мы забыли.

— Волосы! Ведь купцы заплетают их в косу!

Мы уже несколько дней толком не мылись, но волосы моего мужа до сих пор пахли лавандой. Я поглядела на него и вздохнула.

— Кто из фараонов так прекрасен перед битвой?

Рамсес засмеялся.

— Мне сейчас нужна не красота, а твердая рука.

В полдень мы вышли из мутных нильских вод на бесконечный голубой простор Северного моря.

Наш корабль причалил в порту Тамиат, и Рамсес взял меня за руку.

— Мы на месте. Бочки уже выгружают. — Он улыбался, но во взгляде его сквозило беспокойство. — Ты готова?

Я посмотрелась в бронзовое зеркало. Грудь моя после родов еще не уменьшилась, на плечах лежали красивые косички нубийского парика. Серьги — бирюзовые, и даже сандалии украшены драгоценными камнями. Никто не примет меня за простолюдинку и уж тем более — за мужчину.

Вслед за Рамсесом я вышла на палубу, где нас встретил Аша.

— Эта повязка тебе очень идет!

В поношенной набедренной повязке, взятой, наверное, у уличного торговца, Рамсес походил на какого-нибудь уборщика палубы. Выдать его могли только сандалии — хорошей работы и на толстой подошве.

— Смейся! — развеселился фараон. — Зато от меня не несет рыбой, как от некоторых!

Аша понюхал свою накидку. Где он только достал такое гадкое тряпье? Мужчины повернулись ко мне.