— Ноцовать будете в риге, — сказала наконец пани Лёньчинская и встала из-за стола.

— А полено в риге есть? — спросил Фаберовский.

— Зачем еще? — насторожился Артемий Иванович.

— Под голову положить.

— В сарае возьмешь, — сказала тетя Ханка. — А теперь убирайтесь. И больше на мои очи не показывайтесь! Ренегат!

Они покинули ригу пасмурным дождливым утром и, оставив Вапельна Пекло, быстро направились на восток, где речка Чарна, впадавшая у самой деревни в небольшое озерцо, преграждала им путь к лесу, на краю которого то там, то здесь виднелись в сыром мареве осеннего дождя фигуры вооруженных всадников. Спустившись к речке, Фаберовский решительно вошел в ее холодные воды и, преодолевая несильное течение, пошел к противоположному берегу. Артемий Иванович, убедившись, что поляку нигде на всем пути не было воды выше подмышек, поспешил за Фаберовским, перестав прикладывать к свежей шишке на лбу медный пятак.

* * *

Ежегодно 42-й митавский драгунский полк командировался под город Томашев для охраны лесов Спалы. Охранение заключалось в том, что все леса Спалы день и ночь были окружены цепью конных постов, коим строжайше вменялось в обязанность, не вступая ни в какие разговоры со всеми проходящими и проезжающими, направлять их на ближайшие пропускные посты, где дежурили разные особые административные чины, кои одни и ведали, кого и как надлежало пропускать.

Каждому драгунскому разъезду был определен свой участок, который они охраняли, перемещаясь вдоль него по двое. Одному из таких разъездов случилось как раз перекрывать участок на границе соснового леса, подходы к которому заросли мелким густым ельником и ольхой. Едва драгуны, беседуя друг с другом о качествах девок из деревенек Вапельна Пекло и Сук, что на берегу озера, проехали мимо группы елок, у них за спиной раздался громкий шепот:

— Пошел!

И две фигуры, пригибаясь, пересекли выбитую копытами драгунских лошадей черную полосу. Добежав до сосен, они с разбегу нырнули в поросшую кустами узкую сырую лощину и Артемий Иванович сказал Фаберовскому, тяжело пыхтя:

— Кажись, проскочивши.

— Теперь ползком с четверть версты по кустам вдоль этой лощины и можно будет встать.

— Попрошу не забываться! — зашипел Владимиров. — Я чиновник! Я самим государем…

— Тут в лесу любая палка вместо полена сгодится, пан Артемий, — был ему ответ.

— Ну, тогда ползем. А где царь будет охотиться?

— Если панна Цыбульская не наврала, то в половине двенадцатого вся кодла будет завтракать на берегу ручья в урочище Войцешек близ лесной усадьбы Коневки, где новый дворец великого князя Николая Николаевича. Затем император и маркиз Велепольский поедут охотиться с подъезда в дачи Коневка и Щурек, а часа через полтора наследник цесаревич и лица свиты направятся в парк, в зверинец.

— И далеко до твоей Коневки?

— Мы, пан Артемий, не к императору, мы пойдем в зверинец, чтобы встретиться с генералом Черевиным.

От внезапного крушения надежд встретиться с императором Артемий Иванович даже встал и Фаберовскому пришлось, дернув его за ноги, уронить обратно на землю.

— Если нас увидят драгуны, мы отправимся в Якутск, и пан Артемий уже никогда не увидит императора, разве что на портрете собственного письма, — зашипел поляк.

— Я больше не буду, — пообещал Владимиров и пополз по лощине.

Когда драгуны остались достаточно далеко позади, Фаберовский позволил Владимирову встать и повел его на берег Пилицы, в пределах видимости которой можно было идти, не боясь заблудиться в лесу в отстутствии компаса. Если бы не мелкий противный дождь и не мокрая одежда, то здешний лес показался бы им почти что раем. Редкие осинки алели листвой на фоне мелкого темно-зеленого ельника, по соснам прыгали, распушив хвосты, совершенно непуганые белки, взгляд то и дело натыкался в траве на крепкие шляпки белых грибов либо задерживался на красноголовых подосиновиках. Иногда в туманной дымке им являлся олень, гордо неся увенчанную рогами голову, а наверху, где-то в вершинах сосен, постукивал дятел.

Но для Владимирова и Фаберовского лес никак не был раем. Паутина липла к лицу, дождь застилал поляку очки и их приходилось то и дело протирать, а Артемий Иванович изнемогал без курева, которое он забыл вынуть из кармана, влезая в реку. Наконец поляк свернул в сторону и пошел по направлению перпендикулярно к Пилице. Спустя некоторое время они, осторожно оглядываясь, пересекли дорогу, шедшую между Спалой и Томашевым, и вновь углубились в лес. Раз где-то впереди раздалась беспорядочная стрельба, затем все смолкло, и они вновь продолжили свой путь в тишине.

В одном месте им пришлось перелезть через изгородь, которой, как объяснил поляк, был обнесен зверинец. Теперь на земле стали встречаться порои кабанов, содранный клыками дерн, ободранные сосны с пучками жесткой щетины. Стрельба больше не возобновлялась, видимо, егеря и лесничие повторяли облаву, чтобы выгнать опять кабанье стадо на линию стрелков. На берегу небольшого лесного ручейка Фаберовский остановился, и Владимиров тоже встал рядом, придвинувшись поближе. Он не любил лес так же, как и воду, да и кабанов побаивался тоже.

— Куда теперь? — спросил он у Фаберовского.

— Подождем, пока опять начнут стрелять, — сказал поляк и сел на землю.

— Боже, как я устал, — Владимиров с кряхтением повалился рядом и закатил глаза.

Оба они были мокрые по грудь, с небритыми рожами, немытые и голодные. Перекатившись на живот, поляк протянул руки к ручью и зачерпнул пригоршней воды.

— А драгуны нас здесь не найдут? — спросил Артемий Иванович.

Поляк вытер с губ воду и сказал, отдуваясь:

— Если пан Артемий не будет орать на весь лес, не найдут.

— Я могу вообще молчать, — обиделся тот.

— Вот и молчи, и не вздумай с Черевиным разговаривать, когда его найдем.

Артемий Иванович вытащил из кармана промокшие и слипшиеся в комок папиросы, посмотрел на них и выбросил вон. Это была та соломинка, которая переломила хребет несчастного верблюда, измученного за последние два месяца погонями, убийствами, голодом и сном в нечеловеческих условиях.

— Жил я без тебя, Степан, и в ус не дул, — медленно начал верблюд. — А как ты появился, так все псу под хвост пошло. Какие-то Потрошители, докторы Смиты, Якутски, Черевины! Я уже забыл, когда в постели ночевал! А теперь из-за тебя мне даже покурить нечего. Если бы у меня была тетка, я бы нашел способ ее приструнить! Да и ты сам хорош. Вера тебе не портянки, чтоб ее каждые десять лет менять! Но, но, ты что?!

Увидев, что поляк медленно приподнимается с земли, сжав в руке палку, Артемий Иванович вскочил, как ошпаренный и попятился прочь. Но накопившееся раздражение придало ему смелости.

— Степан, Степан, ты, пожалуйста, аккуратней, а то драгуны услышат. Ой, подожди, у тебя комар на лбу!