В одном и спасение, думает Гавря: надобно силу против врагов оружную иметь, чтобы разбои на русской земле не чинили.

А родные места, они завсегда тянут, как тут не понять крестьянина. Вон как птица, в холода улетает в края теплые, а по весне ворочается. Не так ли он, Гавря, когда посылал его князь в Москву, сердцем почуял место, где он родился, где была его деревня…

Подъезжал Гавря к Твери, дрогнуло сердце. Сейчас дорога поведет его к той полосе леса, где и откроется ему город на высоком берегу реки, окруженный бревенчатыми стенами и башнями. Сколько раз подъезжал он к нему и все не нарадуется. Сейчас ему откроется посад с его строениями многочисленными. По деревянным мосткам выберется Гавря в улицу, где избы земледельцев, крытые соломой, а там, дальше, домики торгового люда, под тесовыми крышами, чаще двухъярусные…

У реки посад кузнечный. За лесным окоемом остановил коня оружничий, и вот она, Тверь.

Тут снова ворохнулась тревожная мысль, что станет он сказывать князю Борису. Да поймет ли он душу того крестьянина, кому надлежит переселяться?

Великий князь тверской в этот день долго пребывал на подворье, обошел хозяйственные постройки. Начал с просторных конюшен, где в денниках стояли не только кони князя, но и гридней Большого полка. Потом не торопясь перешел на скотный двор, коровники, овчарню, всюду порядок.

За скотным двором голубятня на столбах, большая, из теса, тут же приставлена к ней лестница и шесты с тряпицами, птиц гонять. Сколько их здесь, Борис не ведает. Они обсели голубятню, пристройки, вьются в небе, падают, кувыркаясь, и снова взмывают.

С детства князь к голубям равнодушен, а вот сын Михайло с младенческих лет голубятник.

Выскочил Михайло, схватил шест поменьше, засвистел, заулюлюкал. И тут же с насестов стая взлетела. А Мишка шестом машет, ввысь головенку задрал. Отрок еще, мал, на восьмой годок потянуло.

Не стал окликать князь сына, отошел. Вспомнил доклад оружничего о поездке на рубеж. Обстоятельно рассказывал Гавря. Даже поведал, о чем другие бояре умолчали. Сказывал, с каким нежеланием крестьяне восприняли княжье указание перебраться в места безопасные.

Борис заметил оружничему:

– Ты, Гавря, жалеешь их, а мыслишь, я ради чего велю срываться с насиженных мест? Не хочу, чтобы их угоняли литвины или ляхи в свои земли…

Ударил старинный колокол гулко, и его звук поплыл по небу. Колокол напомнил князю о Вассиане. Скоро полгода как отъехал епископ с первосвятителем Ионой в Царьград. Верно, по весне должен воротиться.

Добрым словом вспомнил Борис Вассиана. Недостает ему, князю, мудрости епископа и на Думе, и в советах повседневных. Вот ведь не стар владыка тверской годами, а разумом от Бога наделен.

Усмехнулся Борис в бороду, сказал сам себе: а ведь Вассиан хоть не говорил во всеуслышание, а мыслил, что Тверское княжество с Московским должно единым быть.

С кузнечной стороны слышал перестук молотов. На ум пришла жалоба купцов посадских на чад, какой с подветренной стороны из кузниц тянет.

Тогда Борис ответил им:

– Так тот чад кормление их, кузнецов. Аль и им торговлей заниматься? Каждый живет трудами своими…

Направился князь в хоромы, на пути повстречался с дворецким. Семен сказал:

– На торгу купца галичского повидал. Тот рассказал, княжата галичские сговор с Можайским Иваном держали. На озере, будто на уху съехались, а на деле против Москвы уговаривались. Тому купцу галичскому рыбак поведал.

Насупился Борис:

– Чуял, неспроста Иван Можайский в Галич отправился. Да и ты, боярин Семен, говаривал, коварен князь Можайский. И Настена от него упреждала.

* * *

От души обрадовался Борис, когда в Тверь неожиданно заехал рязанец князь Иван Федорович. Объятия их были не притворные, а воистину теплые.

Княгиня Анастасия, увидев рязанского князя, заулыбалась.

– Давно, давно не бывал ты у нас, князь Иван. Мы уж и образ твой забывать начали.

Рязанский князь бороду рыжую пригладил, ручку княгине поцеловал.

– Ох ты, княгинюшка-матушка, не все так творится, как хотелось бы. Со всех сторон непорядки и обиды слышатся.

Борис рязанского князя перебил:

– Да Рязань-то твоя, князь Иван, будто в стороне от дорог, не то что мы.

– Как сказать, Борис Александрович, ежели со стороны судить, так всем далеко до Рязани. Мы-то рубеж южный. А на деле так и норовят нас каким-то образом зацепить, в свару втянуть. А ко всему в Орде ханы завозились, что псы грызутся. Хан Ахмад подобно молодому кобелю лютому одного хана за другим загрыз, под себя других подмял.

– Клубок тот серьезный, князь Иван Федорович, и опасность с востока для Руси явная, а Рязанское княжество что щит. И Твери, однако, несладко. Ляхи и литва одолевают. Поди не забыл, как в молодости нашей мы на князя Витовта уповали. Ан мысли то пустые были. Седни литва и ляхи на западе наши супротивники, они нас постоянно задирают. Ко всему князья наши усобничают. С превеликой радостью горло друг другу перегрызли бы. Им Василий Московский дорогу заступил.

Махнул рукой безнадежно, повернулся к жене. Та руки скрестила, на князей смотрит, слушает, о чем говорят. Борис сказал ей:

– Ну что, княгинюшка Настенушка, довольно соловья баснями кормить. Вели баню затопить, князю Ивану с дороги попариться, да в трапезную зови…

К столу княгиня велела достать из погребца кувшинчик с вином италийским и закусок всяких: грибов соленых, яблок моченых, капусты квашеной.

Налил Борис стопки серебряные, поднял:

– За встречу, князь Иван, и чтоб разум нас не покидал.

Выпили, рыжиками загрызли. Тут из поварни понесли блюда разные, холодные и горячие. Мигом стол уставили. А тверской князь уже по второй стопке налил. Но теперь уже Иван Федорович ответное слово сказал:

– Ты, великий князь Борис Александрович, хорошие слова говорил, чтоб разум нас не покидал, а я добавлю, чтоб мы не только о себе думали, но и о всей земле русской.

Долго беседовали князья. Да и было о чем, о неспокойной судьбе русской. Уже и свечи в тяжелых металлических подставцах зажгли, слышно, как заухал сыч на дальнем строении, закричали караульные на стенах города. Ушла княгиня из-за стола, направилась на свою половину.

Замолчали князья, но ненадолго. Рязанский князь тишину нарушил:

– Я, великий князь Борис Александрович, в Москву заеду, проведаю московского великого князя Василия. Чую, тучи над ним сгущаются, пусть побережет себя.

– Воля твоя, князь Иван Федорович, ты человек справедливый. Поезжай, а береженого Бог бережет.

* * *

По весне, едва дороги протряхли, из Можайска вывел князь Иван дружину. Обойдя стороной Москву, двинулся на Галич.