С того вечера в мою палату начали присылать букеты. Они прибывали в режиме «нон-стоп»: от Клэр, от родителей, от моей подруги Эммы и ее мужа, от моих кузин. Коллеги Мико заскакивали каждый час, чтобы хлопнуть его по спине и сказать, что малышка его копия (это было неправдой). Время, которое оставалось у нас для сна, мы провели вместе на тесной кровати, с дочкой между нами. Уже через день мы отправились домой. Может, это была просто игра гормонов, но я ощущала себя особой королевских кровей, когда лежала на кровати. На следующее утро прибыла мама. Она настаивала, что должна помочь мне. Мама делала мои любимые десерты. Я с удовольствием принимала ее заботу, потому что только она могла приготовить такой суп-пюре с кукурузной мукой. Я чувствовала себя даже не принцессой – царевной. Наверное, все молодые мамы в момент счастья испытывают такие же чувства. Мы были счастливы. Мы до сих пор счастливы.

Я не знала, что буду столь осыпана милостями, ведь моя душа долгое время умирала от боли. Но не думаю, что я стала от этого Хуже. Я никогда не узнаю, могла ли я испытать большее счастье, не произойди в моей жизни той ужасной трагедии. Это моя судьба, и ее не перепишешь заново, я знаю точно. В моей работе приходится сталкиваться с такими вещами, от которых другая, например моя кузина Бриджет, убежала бы с громким криком. Конечно, я всегда буду ощущать себя счастливой «вопреки». Так сложилось. Но, слава Богу, я жила с мужчиной, которому не понадобится все это объяснять, потому что ему это известно.

Обучающийся на первом году интернатуры ощущает себя так, словно выстоял без перерыва лет пять. Не имеет значения, в какой человек форме и сколько времени он проводит, чтобы поддерживать ее с помощью хитроумных беговых дорожек и прочего спортивного оборудования. Студентка интернатуры, как правило, чувствует себя такой замученной, что готова выкроить хоть несколько минут – пока медсестра приносит свежие перевязочные материалы или поднос с инструментами, – чтобы вздремнуть. Я сама освоила это искусство и дошла до того уровня «мастерства», когда часть сознания погружена в сон, но другая бодрствует, и ты даже отвечаешь на вопросы пациентов, которым, очевидно, может помочь только психиатр. Мои ответы казались вполне разумными. Врачу, проходящему обучение в отделении неотложной помощи, приходится молниеносно принимать решения, продиктованные сложностью ситуации. Однако наградой ему служит спасенная жизнь. Заканчивается смена, но пациенты прибывают снова и снова. Время здесь течет в особом ритме. Мне казалось, что четыре года медицинского колледжа не закончатся никогда, тем не менее все-таки удавалось выкроить час на то, чтобы совершить пробежку, вырваться на тренировку или в кино, либо... просто сесть и поесть. Теперь я вспоминаю что время как совсем не трудное. Студенты ведь приходят домой. Для меня же смена с трех до одиннадцать может закончиться только на рассвете. И как ты ни стараешься это случается постоянно. Ты принимаешь пациента, потом передаешь его другому специалисту, но не можешь уйти, пока тебе не станет известен результат.

В тот вечер все готовились к Рождеству.

Милли Аберг принесла нам горячий шоколад и домашнюю выпечку.

Я мечтательно думала о нашем доме в Пайн-Маунтине, о елке высотой пятнадцать футов, которую Сассинелли установили у камина. Я не сумела быть с ними, однако я представляла, как все могло происходить. Распаковав подарки от Сайты, среди которых была бы и сделанная мамой кукла с каштановыми волосами, я присела бы на уютный диванчик с кошкой Атеной и позвала бы их. Я слушала бы, как поет прекрасным сопрано мой брат, исполняя «Святой вечер». Его голос звучит издалека, но я знаю, что он звучит для меня. Рейф получил этот дар от Отца Небесного, а не от мамы или кого-то из нас. Всего через час я смогу отправиться из клиники «Сиэтл мерси» к себе домой. Я уже приготовилась подписать все бумаги, как вдруг услышала горячий шепот одной из студенток. Не было ничего удивительного в том, что в рождественскую смену студенты любят поворчать, конечно же, я не пожелала бы никому испорченного праздника, но я всегда им говорила, что время вторично по отношению к обстоятельствам.

– Их всегда привозят на Рождество, или на Пасху, или в Хеллоуин, – донесся до меня голос Аниты Фонг, разговаривавшей со Стейси Суини, одной из медсестер. – Разве нельзя проверить состояние ребенка до девяти часов вечера, особенно если у него подозрение на острый фарингит?

Анита была очень способной, но часто слишком нетерпеливой, слишком острой на язык. Я испугалась, что люди за зеленой занавеской услышат ее жалобы. Родители действительно иногда долго колеблются, потому что до этого они несколько раз вызывали педиатра и тот объяснял им, что у ребенка просто вирус и единственное, что ему потребуется, – это ударная доза апельсинового сока, а не курс антибиотиков. Пока я ждала, Анита вышла и сказала:

– Веселого Рождества. У этой малышки в горле уже гнойное воспаление и гнойники размером со сталактиты.

Анита исчезла за занавеской, и я услышала, как она говорит охающим и вздыхающим родителям, что им следовало быть порасторопнее, раз дело касается стрептококкового воспаления горла, – оно может привести к серьезным осложнениям.

– У девочки горло будет похоже на раздутое стекло, – заявила она.

Анита явно «превысила полномочия». Я могла бы оставить все как есть, потому что нельзя требовать от доктора терпения святого. Но я отдернула штору и, изобразив на лице подобие бодрой улыбки, спросила:

– У вас все в порядке, доктор Фонг?

Джульетте было к этому времени уже девять? Она все еще была очень миниатюрной. У меня остановилось дыхание и от удивления, и от восхищения. У девочки были длинные светлые волосы и глаза, которые, как я видела, будут менять цвет от голубого до зеленого в зависимости от цвета одежды и цвета неба над ее головой. Она сидела на кровати, зажав в одной руке леденец на палочке, а другой придерживая холодный компресс. Я хотела скрыться за шторой, пока меня не увидели. Но они повернулись, и Скотт встретился со мной взглядом, который показался мне вечностью, хотя длился всего десять секунд, не более. Келли попыталась накинуть покрывальце на лицо своего второго ребенка, которому было, наверное, месяцев восемь или девять. Он спал у нее на груди. Она словно хотела защитить его от моих глаз. Но затем она застыла, и я заметила, что у нее из глаз готовы брызнуть слезы. Она собиралась что-то сказать, но я знала, что ей не следует этого делать.

– Я вижу, что вы в надежных руках, – произнесла я. – Если Джульетта будет принимать все лекарства, то она уже завтра утром сможет открыть подарки от Сайты. Но проследите за тем, чтобы она держалась подальше от своего маленького брата.

Девочка выпрямилась и, указывая на меня леденцом, спросила:

– Откуда вы знаете, что меня зовут Джульетта?

– Мне сказал об этом Санта, – ответила я. – У меня у самой есть маленькая девочка.

– А как ее зовут?

– Мика.

– Красивое имя. А почему ее зовут Мика? – спросила Джульетта. – Ей тоже девять?