– Еще бы! Тут ты миллиардиков на двадцать сможешь отойти. Покуда во Вселенной не наступит тепловая смерть. Но это, ежели Вселенная открытая. А если все-таки границы существуют, то дойдешь до точки, где она начнет сжиматься, – и придется поворачивать оглобли. Дальше снова – ходу нет.

– Смотри-ка ты! – разочарованно сказал Никифор. – В прошлое не убежишь и в будущее – тоже. Не пойди туда, не повернись тут… Какая-то тюрьма народов получается!

– Да, батюшки, зачем тебе так далеко?!. – сердито закричал Митюха.

– А вот – хочется, – сварливо отозвался Подковыров. – Я всю жизнь, считай, провел здесь, во дворе своем. И если уж такая вдруг возможность появилась…

– Нет ее! – с тоскою простонал Митюха. – Как ты хочешь – нет!

– Вот то-то и оно. А ты наговорил… Вселенский дом, бескрайний, совершенный, умный…

– Это правда. Лучшего природа не придумала.

– Природа? Вы же сами сделали…

– Да, захотели сотворить по-своему, – вздохнул Митюха. – А получилось, как в природе. По законам мировым. Теперь, поди, не отличишь… В том и величие содеянного. И тебе, ничтожному, всё это предлагают!

– Не такое уж, выходит, и фуфло, – отметил Подковыров, – коль нашли меня и предлагают… Но, как говорил Жевякин, недоделочки меня не очень радуют…

– Какие недоделки, бог с тобой?! Законы существуют, вечные природные законы. Их никак не обойти.

– Природные! – сказал, зверея на глазах, Никифор. – Знамо дело. Их пытаться обходить – себе во вред. Зато уж наши сочиняют так, чтоб можно было за версту объехать. И других законов нам не надо. Это каждый знает. Ведь никто не любит кабалу…

Митюха горестно развел руками:

– Может, на Земле у вас и так, но то, что мы задумали и предлагаем – в принципе иное. Полная свобода, полный достаток, только – в некоторых рамках. Разве ты, Никифор Подковыров, бедный и несчастный, столь свободен в этой жизни?

Вероятно, целую минуту Подковыров размышлял, мучительно обсасывая фильтр незажженной сигареты.

– Ты, пожалуй, прав, – сказал он наконец. – Но я зато могу мечтать. О чем угодно и когда угодно. И плевать мне на вселенские законы. Там, в мечтах, ограничений нет совсем. Все правила – мои, и только я могу их изменять. И это никого не задевает. Вот в чем дело.

– А ведь дом – ничей. Пока, – напомнил вкрадчиво Митюха. – И владеть предложено тебе. Умнейший, совершенный дом. Прекрасней не бывает. Посмотри, в какой лачуге ты ютишься!

– Ну и что? Я в общем-то привык. Хотелось бы, конечно, что-нибудь получше…

– Так бери! Тебе дают!

– И после каждую минуту вспоминать: того нельзя, сюда нельзя, от сих до сих – запрещено?.. Всё круто, счастье льется через край. Да эдак спятишь через день!

– А здесь не спятишь?

– Постараюсь.

– Странный ты, однако, – произнес прокисшим голосом Митюха. – Я бы прямо здесь, сейчас, в один момент, преобразил твое пространство, весь твой двор, твою лачугу – и жируй, гуляй, живи, как бог! До самой смерти. Впрочем, если пожелаешь, то и смерти можно избежать – естественно, в пределах хронологии Вселенной. Будешь ездить взад-вперед – то в прошлое, то в будущее…

– А по сути-то – топтание на месте, – жлобски уточнил Никифор. – Разве это жизнь?!

Митюха подошел к столу, взял корочку сухого хлеба и с довольным видом прожевал. Никифор в свой черед открыл початую бутылку, вылил все, что оставалось со вчерашнего, в стакан и, крякнув, выпил.

– Хорошо!

– У всех свои критерии, – рассеянно признал Митюха. – Я не ожидал, что ты так повернешь…

– Я тоже, – неожиданно смутился Подковыров. – Думал: нос Жевякину утру. Не только депутатам счастье… Ну, а дом куда теперь? Без дела пропадет?

– Не пропадет, – махнул рукой Митюха. – Мы переиграем лотерею. Обездоленных, несчастных – много, и согласные всегда найдутся. Ведь не все же рассуждают так, как ты. Хозяин в доме будет, уж не сомневайся. Будет с толком управлять и жить…

Никифор криво усмехнулся:

– Чтоб несчастный с толком управлял… Не знаю… Что́ он понимает?! Только наломает дров.

– Да он от этого счастливым станет! Поумнеет и остепенится. И со временем…

– Во-во! Счастливые и пишут нам различные декреты. Им бы только воровать… Им бесконечности твоей пределы не нужны.

– Опять ты… Не пределы, но законы!

– Всё одно. Садись. Чего вскочил?

Митюха приосанился, придал лицу торжественное выражение и с придыханьем заявил:

– Нет, я не сяду. Я уйду. Ты не готов, и мне здесь делать больше нечего.

– Не то чтоб не готов, – поморщился Никифор, – но… Сам прикинь!

– Несчастных много, – повторил Митюха. – Честных, искренних несчастных, для которых каждый знак внимания – нежданный, удивительный подарок. Мы в беде их не оставим.

– В добрый час, – ответил вяло Подковыров.

– Отвернись! – скомандовал Митюха.

– А зачем?

– Так надо. Ты не должен видеть, как я буду уходить.

– Настолько страшно? – хмыкнул Подковыров. – Я же видел, как ты появился.

– Мы уходим по-другому. Так заведено.

– М-да, – покивал глубокомысленно Никифор, – каждый сходит с ума по-своему. Ну ладно, черт с тобой. Прощай?

– Прощай, – уверенно сказал Митюха. – Может, передумаешь?

– Нет. Мы ж договорились!

Подковыров отвернулся и, зачем-то мысленно считая до двух сотен, стал прислушиваться. Но со стороны окна не доносилось ни малейшего движения.

«Всё!» – наконец скомандовал себе Никифор и с тревогой оглянулся.

Никого. Митюха попросту исчез – беззвучно растворился в воздухе, как будто никогда здесь и не появлялся. Только скверный запах – словно из общественной уборной возле пункта по приему стеклотары – неожиданно поплыл по комнате…

«Проветрить надо, вон как насмердел!» – подумал Подковыров, распахнул дверь на крыльцо, немного задержался у порога и спустился по гнилым ступенькам.

Удивительное дело: угрызений совести он не испытывал. Да, собственно, и в чем он мог бы упрекнуть себя? Не захотел принять подарок? Так ведь это его право! Ну и что, что он несчастен?! Не любое подношение способно скрасить жизнь, нет, не любое.

Он оглянулся на свой дом. Лачуга, разумеется, вот-вот развалится, и перспектив на улучшенье – никаких. Зато, коль посмотреть в другую сторону… Какой простор, какая красота! Иди, куда захочешь, жизни недостаточно, чтоб до конца дойти, и небо синее над головой – такое беспредельное, такое чистое!.. И нет таких законов здесь, в земной юдоли, запрещающих идти, бежать, лететь – сколько душа попросит, и мечтать о бесконечном, вечном и разумном, у которого и впрямь не существует, ежели подумать, никаких пределов, кроме твоего стремления… Покуда жив, пределов нет.