– Но-но, полегче! Ты мне за животное ответишь! – обозлился не на шутку Иванов. – И я тебе не папуас уральский, чтоб терпеть!

– Самец нуждается в самке и в хорошей пище, – твердо произнес директор. – Самку мы надеемся вскоре подыскать. А что касается пищи… – Он повернулся к служителю павильона: – Дай ему какой-нибудь бутерброд.

– А может, это? – служитель выразительно щелкнул себя по кадыку.

– Убью! – побелел директор. – Чтоб забыл об этом!.. И убери его в другую клетку ото льва. И табличку – чтоб немедленно! Проверю!

Как ни упирался Иванов, как ни просил, а все-таки ему пришлось переселиться от душевного льва Миши.

В новой клетке было чисто, сухо и, в общем-то, ничуть не хуже.

Сообразив, что, как видно, выпускать его не собираются и на работу он сегодня не ходок, Иванов немного, скорее для проформы, попричитал, погоревал, потом лег на свежую солому и вскорости забылся богатырским сном.

Лучше уж здесь, решил он, а не дома. Дома – что? Скандал. Жена, детишки, телевизор… Все орут…

После обеда его навестил директор.

В клетку заходить он не решился, а остался внизу, подле барьера.

– Соображаешь, что ты натворил? – горестно сказал директор.

Злость его под бременем дневных забот заметно испарилась.

– Это же черт знает что! – добавил он. – Конфуз! Ты понимаешь?

Иванов пожал плечами:

– А чего? Ведь сами всё устроили.

– Конечно! Ты у нас ангел… Теперь вот расхлебывай кашу, сиди.

– И выходить нельзя? – ужаснулся Иванов.

– Теперь, брат, нет, – развел руками директор. – Ты теперь – наш экспонат. Вроде хищника. На тебя люди целый день глядят, удивляются. И чувствуют себя не тараканами, а настоящими людьми.

– А я, выходит, таракан? – убито подытожил Иванов.

– Нет, дорогой, ты тоже – человек. Но… как бы тебе объяснить?.. С одной стороны, ты, разумеется, – как все, а с другой – особенный. В клетке. Понимаешь? Да и гости иноземные в большое изумление пришли… Как тебя выпустить?! Вон, уж и табличку заказали. По городу слушок прошел, из одной большой газеты был звонок… Сенсация, голубчик! Не знаю, правда, чем все это кончится…

Иванов сидел на соломе в углу и сосредоточенно грыз ноготь.

– Ну, чего молчишь? – не выдержал директор.

– А чего? Знамо дело… Мне теперь и говорить, небось, нельзя…

– Можно! – замахал руками директор. – Это – сколько угодно. Людям даже будет интересно. Выражения, однако, выбирай. Не всё подряд… Тут, понимаешь, женщины, детишки… Не скучаешь?

– Нет пока, – осторожно ответил Иванов. – Не очень… Конечно, книжку бы или журнал какой…

– Устроим, – заверил директор. – Никаких проблем. Мы тебя на центральную прессу подпишем. У себя-то, полагаю, не успел?

– Нет. Я на «Спорт» хотел…

– «Спорт» – не солидно. А так люди будут знать: экспонат серьезным делом занят, повышает уровень, растет… Ведь ты женат?

– Женат, – угрюмо согласился Иванов. – Уже десятый год. И дети есть. Родители жены себе построили квартиру, а нам старую отдали. Тесновато малость, ну да ничего!..

– Может, воссоединить семью? – вдруг встрепенулся директор. – Образцовая семья, пусть видят все… А? И не скучно будет.

– Начальник, – Иванов дико сверкнул глазами из своего угла, – вот… что хотите делайте со мной, но по-человечески прошу: хоть малость дайте отдохнуть! Ей-богу, руки наложу! Сил никаких…

– А ежели жена скандал устроит? По инстанциям пойдет? Нам ведь тоже все эти лишние разговоры, сам понимаешь, ни к чему.

– Вы уже дали знать? – спросил, поникнув, Иванов.

– Естественно. Жена твоя в курсе. Обещала зайти. Сегодня, вероятно, нет, но, может, завтра… Сам бы позвонил ей по мобильнику. Ведь есть же телефон?

– Нет, потерял на днях. А новый – руки не доходят… Да и денег стóит!

– М-да, тяжелый случай… Всё – шиворот-навыворот. И что же будем делать?

– Объявите карантин! – умоляюще сложил руки Иванов. – Что хотите, устройте!.. Она меня съест.

– Серьезно? – задумался директор. – Как же раньше-то вы жили?

– Образцово, как и все… Нет, начальник, больше не могу! Если уж в клетку угодил, позвольте хоть немного пожить для души. Тихо-мирно, на пользу, на благо…

– Ладно, – сказал директор, – это мы еще посмотрим. И чтоб никаких не было жалоб на тебя! Возникнут вопросы – не стесняйся, говори. Поможем… Зритель должен уходить довольным. Без дурацких задних мыслей.

– Постараюсь, – согласился Иванов смиренно.

– Да, денек сегодня у меня, – вздохнул директор. – Ад кромешный. И за каким только лешим тебя принесло?!. Может, и впрямь объявить карантин?

Льва привезли на следующий день.

Избавившись от шкуры, Миша вновь вернулся к своим непосредственным обязанностям, с той только разницей, что, получив за вредность двести пятьдесят рублей к окладу, прибирал теперь не у льва, а в клетке Иванова.

– Эх, браток, застрял ты капитально, – приговаривал он, выметая остатки обеда. – Тебе, браток, замены нынче не найдешь. Да и потом не сыщут, это факт.

– А черт с ней, с заменой, – равнодушно глядя в зал, ответил Иванов. – Чего еще надо? Пить-есть дают, на работу не бежишь – круглые сутки на вахте… Тихо, тепло… С тобой вот могу поговорить.

– Домой не тянет?

– Нет. Гори всё огнем!.. Я здесь нужней, я чувствую. Людям радость несу!

– А на работе?

Иванов только рукой махнул.

Эта тема ему была вовсе неприятна.

Чтобы отвлечься, он как бы невзначай спросил:

– Чемпионат-то все идет?

– А куда он денется? – пожал плечами Михаил. – Ты, кстати, с директором поговори. Намекни: мол, так и так, уж коли взял – пускай и телевизор ставит. Плазменный, корейский, в полстены. Будем вместе смотреть. И вообще… Пусть мебеля какие-нибудь даст – кушетку, кресло, стол, комод… И ванну с унитазом. Под себя-то – срам… Ведь ты ж не ца-ца дохлая, а из отряда «гомо»! Вон табличка – все читают.

– А и впрямь! – приходя в небывалое волнение от внезапно вспыхнувшего чувства собственной значимости, воскликнул Иванов. – Это идея! Точно, потребую. И заявление – в профком зоопарка. А как одиннадцать-то месяцев пройдут – извольте отпуск. В полном, так сказать, объеме. Чем я не на службе? На меня, поди, тысячи глядят! Десятки тысяч! Я им – как живой телевизор, программа «Время» или «Жди меня»! Верно, Миша?

– И не говори, Федя. То есть ты будешь образец. Как там по-умному-то?.. Эталон для всех! Я сам тебе бумагу принесу. И ручку. Напиши!