– Значит, так: ты поедешь со мной в Харбин. Будешь числиться секретаршей и переводчицей.

– У вас уже и-есть переводчик, господина генерала.

– Отныне переводчицей будешь ты. Заодно попытаешься охранять меня, – Семёнов хотел свести это предложение к шутке, однако Сото восприняла его всерьез.

– Охранять, да? И-осень-то харасо! А Фротов?

– У тебя это будет получаться лучше, чем у Фротова.

– И-лучсе, да, господина генерала?!

– Откуда мне знать? Надеюсь. Увидим.

– Лучше чем у Фротова, да! – теперь уже твердо заверила его девушка. И тут же без какой-либо паузы спросила: – Вы будете собирать деньги, да, господина генерала?

Поскольку атаман непонимающе уставился на неё, Сото вынуждена была повторить свой вопрос, однако сути его так и не прояснила.

– Это ж какие такие деньги я должен буду собирать?! – удивленно нахмурился атаман.

– Когда вашу армию разобьют, вы сможете уехать вместе со мной в Японию. Вам нужно будет и-осень-то много денег.

По тому, сколь старательно, почти без акцента и сюсюканья, произнесла все это Сото, атаман определил, что фразу японка заучила, буквально вызубрила. Но сочинила её не она, авторы остались в штабе Квантунской армии.

«По крайней мере, не забывают о твоем существовании, – успокоил себя командующий. – Это все, чем можно утешиться. Было бы куда хуже, если бы тот же подполковник Имоти, услышав твое имя, долго потирал лоб, пытаясь вспомнить, о ком речь. Так что не на кого пенять. У тебя нет права жаловаться на судьбу. У слуги существует только одно, Богом ниспосланное право – вечно благодарить своего хозяина. В принципе оно так. Но ведь ты-то пока что не в слугах-приказчиках числишься здесь, в соболях-алмазах!», – распалял себя генерал. Но тут же вспомнил о странном объяснении Сото, к которому стоило бы прислушаться повнимательнее.

– Думаешь, разобьют? – попытался он начать издалека.

Сото, радостно улыбаясь, кивнула:

– И-разобют, господина генерала. И-вы поедете со мной в Японию. Там нужно будет и-осень-то много денег. Дом купить, да? Рисовое поле купить, да?

– Так что, тебя уже сейчас готовят к тому, что придется увозить генерала Семёнова в Японию?

– И-готовят, – шаловливо улыбнулась японка.

– Но еще недавно, помнится, тебя готовили к поездке в Европу.

– И-осень-то правильно: готовили. И сейчас готовят. Но после Европы нужно будет и-возвращаться в Японию. Возвращаться уже после того, как армию твою, господина генерала, разобьют.

Семёнов в эти минуты не узнавал Сото. Девушку словно бы подменили. Все её поведение в данной ситуации можно было воспринимать лишь как грубое, совершенно неазиатское издевательство.

– Иных предположений у тебя, значит, не существует?

– А может, и не разобьют. Но когда война кончится, и-зачем всю жизнь жить на маньчжурской границе, да? Генерал, который храбро служил императору Японии, имеет право жить в Японии.

«А ведь, если разобраться, это просто-напросто намек, что меня могут убрать отсюда, дабы не мешал улаживать сепаратный мир с Россией, – с грустью расшифровал он для себя сюсюкающее щебетание. – Они уже задумываются и над таким концом атамана. И с помощью Сото даже подготавливают тебя к подобному исходу. Что ж, вполне в японском духе, в соболях-алмазах!».

Атаман вдруг остро ощутил неотвратимую потребность напиться. В хлам, вдрызг, в стельку. Сейчас же, до полусмерти. Мог ли он, создавая здесь, в Маньчжурии, свою армию, предполагать, что все его наполеоновские планы и приготовления завершатся таким вот диким осознанием собственной ненужности?

– Ладно, принцесса узкоглазая, – задумчиво проворчал он, уставившись в окно, – собирайся в дорогу. Завтра на рассвете отбываем в Харбин.

– И-я уже собираюсь.

– Уже?! Ночью не сбежишь?

– И-ночью японка должна вести себя так, чтобы к утру мусчина не передумал сделать то, что пообещал сделать вечером, – нежно склонила головку Сото, молитвенно сложив ладони у подбородка.

– Во как сфилософничала, паршивка! – удивленно покачал головой атаман, любовно погладив девушку по щеке. – Знать бы еще, что там у тебя на уме, – постучал он пальцем по её виску.

– Теперь вы уже знаете, и-что у меня на уме, – заверила его Сото.

– Кстати, почему ты ни разу не проговорилась, что принадлежишь к императорскому роду?

Семёнов предполагал, что Сото станет выяснять, от кого он получил эти сведения, но вместо этого девушка как можно четче и внушительнее объяснила ему:

– И-женщине не следует похваляться тем, что она принадлежит к императорскому роду. Ей следует вести себя так, чтобы все вокруг считали, что она принадлежит к роду императора, даже если она к нему никогда не принадлежала. Сото не сумела вести себя так, да? – встревоженно спросила она.

– Ну, я-то особо и не присматривался, – пожал плечами генерал-атаман.

– И-почему не присматривался? Возле тебя новая девушка появилась. Почему не присматривался? – уже откровенно укоряла его Сото. – Может, заметил бы, что из императорского рода.

– На лбу у тебя, что ли, написано, в соболях-алмазах!

– Нет, ты не виноват, это я виновата. Потому что невозможно вести себя, как подобает и-женщине из императорского рода, когда работаешь в контрразведке.

…Тем временем подполковник Имоти вновь вернулся в следственную тюрьму армейской контрразведки.

– Где Лукина? – спросил он дежурного лейтенанта, того самого, что во время прошлого визита помог ему и генералу Семёнову отыскать камеру террористки.

– Она там, – лицо офицера вытянулось и задеревенело. – В той же камере.

– В той же? Вы, может быть, не поняли, о ком я спросил?! – с холодной, вежливой улыбкой поинтересовался Имоти.

– Понял, – едва слышно проговорил лейтенант. – Она в той же камере, в которой вы, господин подполковник, беседовали с ней.

– Проведите.

– Но, видите ли…

– Я сказал: проведите.

– Мне приказано ни в коем случае не тревожить…

– Кого не тревожить? Кого, по-вашему, я не имею права тревожить – террористку Лукину?!

– Не Лукину.

– Тогда кого же?

– Вы имеете право тревожить кого угодно, это я не имею… Начальника тюрьмы майора Тосузи.

– Вот оно что! Я-то думаю, чего это вы так занервничали. Майор что, лично допрашивает террористку?

Лейтенант оглянулся на едва видневшуюся в конце коридора дверь, словно побаивался, что майор услышит его ответ и тотчас же накажет.

– Лично. Что случается не так уж часто, когда речь идет о заключенных-мужчинах.