– Она должна остаться живой! – повторил, как заклинание, Щукин вслед отъезжавшей машине, но его уже никто не слышал.

Он вернулся в квартиру Кармен, где уже полно было соседей, жавшихся друг к другу. Опрос свидетелей вел молодой милиционер, работал эксперт из оперативной группы, а Натан Ефимович наблюдал и тактично давал советы. К нему подошел Щукин. Спросил:

– Ну и как?

– Та же рука, что и Табулина заколола, – ответил Натан Ефимович.

– Сто процентов? – не верилось Щукину.

– Сто пятьдесят! Видите ли… – Натан Ефимович взял Щукина под руку и повел к открытому окну, откуда залетал свежий ветерок. – Если девушка отойдет в мир иной…

– Не дай бог! – запротестовал атеист Щукин.

– Я буду рад, если она выживет, – кивнул эксперт. – Даже без вскрытия скажу – рука та же. Руку всегда видно, как и почерк. Во-первых, удар убийца нанес не своим собственным оружием – финкой или заточкой, а взял нож на кухне. Второе: ранил он ее вон в том углу, – указал рукой Натан Ефимович. – И отнес на диван, что подтверждают пятна крови. У него мания переносить тела. Третье: она, представьте себе, слезла с дивана и доползла до той стены, где вы ее нашли. Испытывая адскую боль, доползла! О маршрутах мы можем судить по характерным пятнам крови, они прямо как указатели. Какого черта ей понадобилось у той стены? Не понимаю!

– Знаю, зачем ползла! – вдруг осенило Щукина. – Взять фонарик. Она им подавала сигналы. Увидев пульсирующий свет, я решил, что Кармен дома, и вошел.

– Да? Что ж, сила духа у девушки редкостная, рекордная, я восхищен. Ну, и еще есть небольшие доказательства, что работала одна рука. И надрез брюшной полости, и то, что он оставил нож, а не вынул его…

Собственно, подробности Архипу Лукичу уже не столь важны. Важно – рука одна, значит, ход мыслей Щукина верен. Кто Кармен – член группировки или попутная жертва, согласившаяся выполнить задание негодяя, который вместо гонорара пырнул ее ножом? Да, убийца, скорее всего, просчитал, что Монтеверио поднимет шум после ограбления. Вычислить, кто охмурил и обокрал итальянца, не составит труда, поэтому убийца избавился от свидетельницы. Все просто, как один плюс один.

Итак, убийца добыл веер. Интересно, он знает, как им пользоваться? Если веер представляет собой ключ, то он как-то связан с картиной. Как? Связь может быть какой угодно. Но при этом что-то должно быть и на веере, и на картине. Вернувшись домой, Щукин достал две фотографии украденного портрета – цветную и черно-белую – и долго и внимательно изучал их. Ноль. Нет, надо отдать специалисту, например, компьютерщику! Он быстрее обнаружит кодировку или еще какие-нибудь знаки. С тем Архип Лукич и рухнул в кровать.

С полмесяца промучился Владимир, требуя подать ему неизвестно что. Чай? Не такой. Кофей? Не такой. Взвар, морс? Не то, не то… Агриппина Юрьевна терялась, не отходила от него, а попутно скупала векселя сына. Иона брюзжал, когда она в очередной раз отдавала ему на продажу драгоценности. В ответ он слышал:

– Хотя бы дом спасу, а там видно будет.

Из-за болезни Владимир обессилел, много спал. В этот момент, можно сказать, безмятежный, шпики отыскали Поля. Агриппина Юрьевна понеслась к юноше вместе с Ионой. Павел прятался в нищенской квартире под крышей. Постучав в дверь и услышав: «Войдите», Агриппина Юрьевна с опаской вошла. Поразилась холодной и сырой комнате, не сразу рассмотрела, где Павел, а только когда он сказал:

– Я ждал, что вы придете. Вы умны, вы должны были меня найти.

Агриппина Юрьевна повернулась на голос и в полумраке с трудом разглядела на кровати тщедушное тельце Поля, накрытое одеялом. Он так исхудал, что превратился в живые мощи, скелет, обтянутый кожей. Помещица всегда сострадала умирающим, ведь их ждал божий суд. И хорошо, когда человек уходил из этого мира с не замаранной, легкой душой… Она приблизилась к постели Павла, поняв по его лицу и глазам, что он уходит с тяжестью, оттого пожалела. Иона подставил к кровати стул, на него села помещица.

– Покаяться хочу, сударыня, – сказал Павел.

– Священника позвать?

– Вас мне довольно. Умираю я…

– Полно, Павел. Ты молод, справишься, едва тебя перевезем отсюда.

– Нет-нет, – возразил он, дыша с натугой. – Не поеду с вами. Устал я эдак жить, Агриппина Юрьевна. А тут еще вина придавила. Вот спросите меня… – И он приподнялся на локтях. – Зачем я столько зла сделал Владимиру Ивановичу?

– Будет тебе маяться, – уложила его на подушки Агриппина Юрьевна. – Эдак горячка приключится. Воды попей…

– Все равно скажу, – выпив воды и отдышавшись, договорил он. – Водила мною мечта уехать отсюда в тепло, где весна всегда и солнце жаркое светит. Виделось мне в тех краях счастье безбрежное и беззаботность. Любви хотелось, тепла…

– Да кто ж этого не хочет, – поглаживая его по руке, произнесла она. Ох, и страшен юноша стал – скелет да и только.

– Все хотят, а не все достигают мечты. Но у меня не сразу мечта появилась. А когда Янину увидал, когда узнал ее, вот тогда и захотелось жить. Так случилось, что с Владимиром Ивановичем мы одновременно ее встретили, ведь он всегда меня с собой брал, и у нас обоих рассудок помутился. Это был вечер по случаю именин одной известной особы, и на том вечере собрались только ближайшие друзья, в число которых входил ваш сын, сударыня. Янина появилась там с братом и буквально всех покорила. Она так отлична от других женщин… Нет, слова слишком слабы, чтобы описать ее.

– Ты, видать, забыл: я знакома с Яниной.

– Нет, вы ее не знаете. Янину никто не знает. Я все расскажу, вы поймете… А расскажу потому, что умираю и не хочу с собой тащить груз. Вдруг за гробом и правда есть жизнь, и когда меня спросят, что я там отвечу? В тот вечер Владимир Иванович забыл про жену… Впрочем, многие позабыли о своих женах. Кстати, после того вечера Владимир Иванович никогда больше не брал Лизавету Петровну с собой, ездил везде один или со мной, все мечтал с Яниной увидеться. Мне-то он откровенно говорил о своих чувствах, а я не мог сделать того же. И я понемногу начал ненавидеть его. Тем не менее именно я стал его соучастником, помогал ему оправдаться перед женой, покрывал его, врал вместе с ним. Как мне жаль Лизавету Петровну… Но разве ангел сравнится с чертом? У черта личин множество, а оружие его – лесть, обольщение, ложь, обман…

– Ты о ком говоришь? – Помещица думала, он заговаривается.

– О Янине, сударыня. Вы слушайте, слушайте. Буду краток, ибо времени, чувствую, мало мне отпущено, а рассказать надо много. На моих глазах, сударыня, Янина околдовывала вашего сына. Собственно, меня тоже. Поначалу она холодна была с ним, а потом переменилась, чуть позже. Вы поймете – почему. Она раздразнила, раскалила его страсть и однажды приняла у себя. Сделала она это вовремя, потому что иначе Владимир Иванович либо ее убил бы – а у него уже были приступы ярости, – либо себя. И вот он провел ночь у Янины… Видели бы вы его! Он воскрес, он был счастлив. А я – наоборот.