– И кто это рассказал? – мгновенно спросила Грейси.

– Фонарщик, – ответил Телман. – Он только-только приступил к работе.

– В шесть вечера? – удивилась Грейси. – Не странное ли время начинать путешествие во Францию? Или это как-то связано с приливом? Откуда же они отплыли? Из лондонских доков?

– В шесть утра, – поправил ее Телман. – Фонарщик гасил фонари, а не зажигал их. Но одна любопытная вещь все же есть. Я проверил все рейсы, отплывавшие в то утро из лондонских доков, и ни на одном из них никто не отплыл во Францию. Ни мистер Гаррик, ни кто-либо еще с ним.

Официантка принесла их заказ – плотный ранний ужин из морских улиток и хлеба с маслом, и яблочный пирог на десерт. Телман поблагодарил девушку, добавив, что еда просто отменная. Взяв со стола вилку с длинными зубьями, Грейси высоко подняла ее.

– Может, они поехали в Дувр. Ведь так тоже делают, не правда ли?

– Верно, но я навел справки на вокзале, и носильщик на перроне, откуда поезда идут на Дувр, сказал, что он не помнит людей с такой внешностью, какую я ему описал. И, разумеется, никаких инвалидов, которым требовалась бы помощь. Только крупный багаж.

Грейси была озадачена.

– То есть они не уезжали из Лондона ни в какой Дувр. Тогда куда они могли поехать?

– Они могли поехать куда угодно, также в Европу, но необязательно во Францию, или же куда-нибудь в Англии или в Шотландии, – ответил Телман. – Правда, похоже, у Стивена Гаррика проблемы со здоровьем, так что английский климат вряд ли ему на пользу, не говоря уже о том, чтобы провести целую зиму в Шотландии. – Телман бросил в тарелку пустую ракушку морской улитки и прикончил свой сэндвич.

Что касается Грейси, то она не знала, что ей думать.

– Но ведь леди Веспасия сказала, что так ей сказал сам мистер Гаррик, – возразила она. – Зачем ему было ей лгать? Богатые люди часто ездят по заграницам, чтобы поправить здоровье.

– Не знаю, – честно признался Телман. – Это полная бессмыслица. Но куда бы они ни поехали, ясно только одно: не в порт, чтобы сесть на корабль, и не во Францию. – Внезапно его лицо сделалось серьезным. – Грейси, у вас есть все основания тревожиться. Когда люди лгут и вы не видите тому причин, обычно это означает, что причины гораздо хуже, чем вы думаете, – Телман нахмурил брови и несколько мгновений сидел молча.

– В чем дело? – с опаской спросила Грейси.

Он поднял на нее взгляд.

– Если им не нужно было на поезд или на корабль, зачем им понадобилось уезжать из дома в такую рань? Ведь в таком случае они наверняка встали в пять утра, то есть еще затемно.

В душе у Грейси шевельнулось дурное предчувствие.

– Потому что они не хотели, чтобы их видели, – ответила она. Внезапно вопрос о том, кто кого любит и кто должен что-то сделать или сказать, утратил свою важность. Она не стала притворяться и честно посмотрела ему в глаза.

– Сэмюэль, мы должны это выяснить, потому что если такой человек, как мистер Гаррик, говорит неправду, даже своим собственным слугам, а Тильда не знает, куда подевался ее брат, значит, что тут что-то нехорошее.

Телман не стал с ней спорить.

– Беда в том, что нам не известно ни о каком преступлении, – мрачно отозвался он. – А мистер Питт в Египте, и мы не можем попросить его помощи.

– Тогда мы должны все сделать сами, – тихо сказала Грейси. – Не нравится мне все это, Сэмюэль. Лучше бы нам ни о чем не знать.

Он машинально протянул руку и нежно положил сверху на ее ладонь.

– Согласен, но у нас нет выбора. Нам не станет легче от того, что мы сделаем вид, будто нас это не касается. Завтра мы снова поговорим с Тильдой. Хотелось бы услышать все, что Мартин рассказывал ей о Гарриках. Так что завтра мы узнаем больше. Пока же нам не за что даже зацепиться.

– Я перехвачу ее, когда она отправится по делам, примерно в половине десятого утра. – Грейси кивнула. – Но она ни разу не рассказывала мне, что рассказывал ей Мартин, так что, возможно, он ей вообще ничего не рассказывал про этих Гарриков. Что нам тогда делать?

– Тогда мы пойдем в дом Гарриков и поговорим с горничной, которая знала его довольно хорошо, – ответил Телман, – но это будет гораздо труднее. Даже если что-то не так, вряд ли она захочет говорить об этом открыто, пока она там, и ей будет страшно потерять свое место. – Произнося эти слова, он попытался скрыть свое негодование, но так и не смог. – Хотите яблочного пирога? – спросил он.

– Да, с удовольствием, – ответила Грейси. Улитки были пальчики оближешь, однако не слишком сытные. Поэтому что может быть лучше вкусного яблочного пирога с хрустящей корочкой и взбитыми сливками, такими густыми, что в них стоит ложка?

Наконец они закончили трапезу. Телман расплатился, и они вышли на прохладный вечерний воздух. Они примерно с полмили шагали бок о бок по многолюдной дорожке ко входу в мюзик-холл. Зрителей было много, в основном таких, как и они сами, хотя некоторые были одеты гораздо наряднее. Было очень много парочек, эти обычно шли под ручку: мужчины – гордо вышагивая, девушки – смеясь и шурша юбками.

Шарманщик перед входом играл популярную мелодию, и несколько человек ему подпевали. То и дело у тротуара останавливались экипажи, и толпа росла прямо на глазах. Торговцы продавали сладости, напитки, горячие пирожки, цветы и разные безделушки.

Грейси вцепилась в рукав Телмана, боясь, как бы ее не унес с собой этот поток тел, напиравший и толкавший ее со всех сторон. Вокруг стоял оглушительный гомон голосов; на нее вечно кто-то налетал или наступал на ногу.

В конце концов они оказались внутри. Телман купил билеты на весьма удачно расположенные места, прямо перед сценой, откуда им все будет прекрасно видно и слышно. Раньше Грейси на таких никогда не сидела. Пару раз ей доводилось бывать здесь, но всякий раз она стояла сзади и почти ничего не видела. Так что сегодня все было как в сказке. По идее, ей положено думать о Мартине Гарви и бедняжке Тильде, и как им с Сэмюэлем разгадать, что же все-таки произошло, даже если, как говорится, горю уже не поможешь. Но огни мюзик-холла, и волнение, и нечто теплое и приятное в ее груди, причиной чему был не только этот вечер, а скорее предчувствие того, что это начало чего-то постоянного и надежного, – все это заставило ее позабыть все тревоги.

Заиграла музыка. К вящему восторгу публики, конферансье отпустил несколько веселых шуток, и по залу прокатился взрыв хохота. Занавес поднялся, и взору зрителей предстала пустая сцена. Затем на сцену упало яркое пятно софита, и в него вступила девушка в блестящем, усыпанном блестками платье. Она исполнила довольно откровенные любовные баллады, и хотя их смысл был ей прекрасно понятен, Грейси поймала себя на том, что подпевает вместе со всеми. Главное, она была счастлива, и ей было хорошо.

После девушки выступал комик в мешковатом костюме, но не один, а на пару с другим, который, похоже, был самым длинным и тощим на всем свете. Зрителей это почему-то жутко рассмешило, и даже когда после комиков на сцену одни за другими вышли жонглер, акробаты, фокусник и, наконец, танцоры, люди продолжали смеяться.