Она стала сама тянуться к кнопке питания, но никогда сильно не старалась, потому что на самом деле хотела жить. Она не хотела пускать жизнь под откос. Просто хотела начать все сначала. Но после таблеток и лезвий она каждый раз просыпалась в палате, окруженная людьми, которым было все равно. То есть первый раз ей посочувствовали, но сострадание должно быть естественным. Когда начинаешь его требовать, колодец очень быстро пересыхает. У самых счастливых из нас есть лишь несколько близких, которые будут продолжать сострадать даже тогда, когда станет очевидно, что их любовь не сотворит чуда. У Лоры таких не было вообще.

Год назад, после третьей попытки свести счеты с жизнью, Лора решила взять себя в руки. Самоубийство не стало эффективным выбором. Оно неприятно, глупо и больно. Начала она с того, что стала периодически бросать курить, сосредоточившись на этом, потому что всем известно, что курить – вредно. Мы живем во времена козлов отпущения, и курение в этом смысле в приоритете. И ничего, что наша еда и питье здоровья тоже не добавляют, что автомобильные выхлопы настолько загрязнили всяким дерьмом атмосферу, что теперь ее запросто не очистить. Мы любим бургеры, пиво и автомобили поголовно, так давайте выберем для проклятия что-нибудь другое. Давайте запретим курение в общественных местах, в самолетах и в ресторанах, и после этого мир моментально станет идеальным, светлым и солнечным, давайте свалим все наши проблемы на наши злосчастные привычки, чтобы не пришлось разбираться с трудностями лицом к лицу. Когда в наши дни снимается фильм ужасов, первыми в нем умирают не юные распутники, а те, у кого в кармане пачка «Мальборо».

Она не позволяла мужчинам трахать себя, пока у нее не оставалось выбора, пыталась вообще обойтись без этого, но удержать мужчину только готовностью смеяться его глупым шуткам, которые никому больше не нужны, оказалось довольно сложно. Она с переменным успехом боролась со своим алкоголизмом – иногда одерживая победу, иногда проигрывая. Не пить сложно – очень, очень сложно. Тот, кто никогда не пытался завязать, даже представить себе не может, как сложно не пить. Иногда удается выиграть эту жесткую борьбу с самим собой. Иногда нет, но почему-то именно эти дни ты считаешь своей победой. В задницу, говорит внутренний голос. В задницу, в задницу все. Уже не понимаешь, чей это голос, но кажется, что он говорит правильные и умные вещи. Проблема с алкоголем в том, что он лжец: готов быть твоим собутыльником, но другом – никогда. Алкоголь затягивает, делая тебя на какое-то время веселее, совсем как знакомый, который не хочет, чтобы ты бросала курить, потому что тогда он останется один на один со своей вредной привычкой. Алкоголь весело болтает, и тебя отпускает, и ты ему веришь, хотя отлично знаешь, что в один прекрасный момент он резко замолчит, как делает это всегда, и когда навалится ужас, алкоголь ничем тебе не поможет и ты останешься одна на холодной планете, летящей сквозь пустоту.

Ничего не помогало. Как только она задумывалась о будущем, ее сознание рвалось в прошлое, в момент образования трещины. Депрессия – не грязное окно, через которое мы смотрим на мир. Это место, где закрыты все окна и где можно видеть и верить только в то, что уже прошло. Смерть похожа на любовь, и когда ты умираешь, начинаешь опять томиться в ожидании чуда. Цепляешься за события, бросаешься исправлять ошибки в попытке вернуть первоначальный порядок. Когда все остальное провалилось, остается только колдовать самой. Например, раз в месяц сбрасывать воспоминание о матери за секунду до того, как она скажет тебе, что спит с Рэем.

Не работает. Не помогает.

Что же дальше?

Ты начинаешь понимать, что дело не в словах – ни твоей матери, ни чьих-то еще. Дело в самом факте. Дело в человеке, чье присутствие в твоей жизни сколлапсировало в черную дыру, вокруг которой ты беспомощно вращаешься. И как бы ты ни старалась его забыть, время не помогает, дыра не затягивается. Это не любовь и не ненависть, а психологическая двойная звезда[71].

Его присутствие отравило тебе жизнь. Возможно, в том даже нет его вины, но что-то же должно остановить это вращение.

* * *

Я почувствовал что-то елозящее около меня: оно упорствовало, чтобы его у меня не забирали.

Скрежещущий звук отказывающего механизма.

Мгновенный образ чего-то вроде коридора. Все такое белое, что почти ничего нельзя рассмотреть, – больница размером с бесконечность, обновляющаяся всякий раз, когда в ней появляется нечто новое. Удары бесчисленных рук, хлопающие крылья мгновений, пришпиленных к стенам, чтобы они не могли никуда улететь.

Потом вернулось зрение.

Я сидел в самолете. Стюардесса все еще говорила с парой, сидящей через несколько рядов от меня, и я хорошо слышал, что́ она говорит. Салон выглядел абсолютно нормально, я слышал успокаивающий шорох ветра, обтекающего крылья, и звуки льющегося в пластиковый стакан напитка у меня за спиной.

На сиденье рядом со мной ничего не было, за исключением трех пистолетов, часов и кольца. Обручальное кольцо Хелены. На руке она его не носила. Я знаю, потому что специально высматривал, но она, должно быть, где-то его прятала. Я взял кольцо. Так и сидел с ним в руке, тупо пытаясь хоть что-нибудь сообразить, когда услышал голос стюардессы у своего плеча.

– Это ваше оружие, сэр? – спросила она.

Когда мы приземлились, копы уже ждали меня. Двое в форме вытащили меня из салона, и провели мимо остальных пассажиров. Еще один шел следом, держа в руках оружие. Стюардесса, которая давала нам орешки, отвернулась, не понимая, как такой псих мог затесаться среди ее пассажиров.

Казалось, никто не заметил ничего необычного. Никто не проверил часы и не заметил, что они отстают на десять минут по сравнению с местным временем. А когда они это заметят, уже давно разъедутся по домам и гостиницам и ничего не заподозрят.

Никто не заметил, что с самолета не сошел один из пассажиров, севших в Джексонвилле.

Я не стал задавать копам вопросов. Они бы все равно не ответили, да и меня мало что интересовало. Меня отвезли в участок Голливуда и там даже не удосужились зарегистрировать. Отвели прямо через коридор в ту же комнату, что и раньше.

Заперли дверь; я сел и стал ждать.

– У нас договор, Трэвис.

– Который ты нарушил: сначала покинул штат, а потом тебя, вооруженного до зубов, задержали в самолете. Ты о чем думал? Тебе действительно нужно четыре пистолета? У тебя так много рук?

– Я уже сказал. Это не мои.

– Хап, только не начинай опять эту хрень про похищение…

– Ты не веришь, что Хелена была со мной?