— Знаю. — Доун решила, что о сутенерстве лучше не заикаться. Еще занервничает, не дай бог, а у нее пока все получается как надо.

Она украдкой взглянула на Кико, который тряпичной куклой лежал у задней стены. Сердце кольнула тревога, но Доун напомнила себе, что сейчас не время паниковать.

— Отец сделал из меня мужчину… — Робби снова дотронулся до лба и, как зачарованный, уставился на собственную кровь. — Он учил меня, как стать королем Голливуда.

— Так вот чем он занимался!

Судя по всему, ехидство Доун задело вампира.

— Отец хотел, чтобы я вырос сильным. Он научил меня манипулировать людьми — сначала предлагать им то, чего они жаждут, а потом отказывать, и тогда за твои услуги заплатят баснословную цену. Кучу денег. Любые роли. Половина Голливуда умирала от желания быть со мной.

За мальчишеской бравадой Доун различила отголосок стыда: Робби обманывал себя, пытался хоть как-то оправдать действия Натана.

В ответ на ее скептическое молчание он поник и опустил глаза.

— Я не умею жить без него, — прошептал он. — Представляешь? Мне тридцать пять лет, а я до сих пор нуждаюсь в его советах. Нет, скоро этому придет конец. Мне было двенадцать, я все твердил ему, что хочу какое-то время пожить в тени — до тех пор, пока мне не начнут предлагать взрослые роли. Как Джоди Фостер. — В его глазах вспыхнула искра давней мечты. — Да-да, я пытался любыми способами доказать, что я уже не ребенок — сделал пирсинг, отказывался от ролей в семейном кино. Я знал, что могу создать новый имидж.

— Ему не нравилось, что ты перестал быть папенькиным сынком. — От напряжения у нее начинала кружиться голова. Доун глубоко вдохнула.

Робби снова повел носом и потянулся к ней. Она не осмеливалась заглянуть ему в глаза. Скорее, нужно не давать ему замолчать.

— Робби?

Доун пожалела, что не может бросить салфетки и выхватить револьвер. Левой рукой неудобно, правой она стреляет не в пример лучше, но чем черт не шутит…

Вампир выпрямился во весь рост.

— Да нет. Это мне не нравилось взрослеть, — сказал он с горечью, насмехаясь над самим собой. — Я боялся, что перестану быть любимым сыночком, но все равно устраивал бунты. — Он ухмыльнулся. — Знаешь, я частенько смывался из Подземелья. Прогуляюсь по старым местам — и обратно, в свою спальню. Только тем и спасался.

— «Гонки ползунков» снимались на той же площадке, что и один из твоих фильмов?

— Ага. «Охота за насекомыми». Когда мои опекуны узнали, что я случайно попал на пленку, меня в наказание посадили под замок. Тогда-то я и решил, что пора сматывать удочки, пока не… — В его глазах мелькнул страх. — Пока не настало время заключительной стадии.

— А потом тебя все время тянуло к знакомым местам.

— Ну да, в те заведения, где мы часто бывали с отцом. Сначала я отправился домой, но отца там не было. Тогда я пошел в «Баву» — то же самое. Я регулярно наведывался и туда, и сюда, но однажды Стражи выследили меня по дороге домой, а в «Баве» появилось столько шпионящих Обожателей, что стало ясно — меня ищут. Я чувствовал их присутствие, даже не заходя внутрь — у них другой запах, не такой, как у обычных вампиров и упырей. Но сегодня их здесь нет. Поэтому я и вошел вслед за вами.

Доун хотела спросить, кто такие Обожатели, но тут в глазах Робби снова появилось отвращение к самому себе, и он продолжил:

— После стольких лет отсутствия мне нравилось ходить в те же места, что и раньше. В них я как будто становился самим собой, обычным мальчишкой по имени Робби Пеннибейкер

«Он совсем запутался, — подумала Доун. — С одной стороны, ему хочется вернуться к прежней жизни, с другой — она ему отвратительна. Отца он и любит, и ненавидит. Может, он слегка чокнулся, став вампиром? Может, все эти твари немножко того?»

Робби уловил ее сочувствие и подошел ближе. Клыки исчезли вместе с обликом вампира. Если бы не способность выворачивать наизнанку чужие мозги, он вполне сошел бы за человека.

— Отец вернулся домой, — сказал Робби, — и я понял, что ненавижу его. Когда я увидел, как он входит в дом — как ни в чем не бывало, будто он и думать забыл обо мне и о своем предательстве, — мне захотелось заставить его страдать.

«И все же его тянет к отцу — просто в силу привычки. Знакомое чувство».

— Значит, податься тебе некуда. И что же ты будешь делать?

— Начну новую жизнь наверху. Чего бы это ни стоило. Говорю тебе, обратно я не вернусь.

— А твоя мать? Ведь она любит тебя. — Доун показалось, что под «обратно» он имеет в виду «домой». Или он говорит о том, другом месте? О Подземелье?

Робби на секунду зажмурился, и Доун рискнула пошевелиться. Раненая рука тут же заныла, но ей было наплевать — ведь здоровая подобралась вплотную к револьверу.

— Я и не думал, что… — У него задрожали губы. — Когда я был человеком, она не обращала на меня никакого внимания.

— Теперь она жалеет об этом.

— Правда? — Его голос звучал хрипло. — Я не пытался с ней увидеться — думал, что ей до меня дела нет. Как и раньше.

— Ты ошибаешься. Видел бы ты, как она переживает…

Он задумался, и Доун снова вернулась к мыслям о Кико.

Нужно помочь напарнику. А с другой стороны, нужно выяснить все, что можно, об этом Подземелье.

— Прошу тебя, — сказала она, воспользовавшись временным перемирием. — Мой приятель.

Робби наконец пришел к какому-то решению. Прежде чем Доун успела сказать хоть слово, он распахнул дверь и вышел, ни разу не оглянувшись.

Чудеса, да и только. Как ей удалось заставить его уйти?

Но думать об этом было некогда. Еле переставляя ноги, Доун двинулась вглубь подсобки, на ходу выудила из кармана телефон и набрала телефон «скорой помощи».

Услышав ее голос, Кико открыл глаза. Она засмеялась от облегчения и протянула руку, чтобы потрепать его по щеке.

А потом он заговорил, и в его голосе не было и следа того насмешливого легкомыслия, к которому она успела привыкнуть.

— Спина, — прошептал он еле слышно. — Помоги мне.

«Скорая» приехала довольно быстро и умчала Кико в больницу святой Марии. И несмотря на то, что приемное отделение было набито под завязку, его увезли на осмотр почти сразу.

Доун наотрез отказывалась покинуть коллегу хотя бы на минуту. Она сжимала его пальцы и не сводила глаз с лица, на котором храбрая улыбка то и дело сменялась гримасой боли. Брейзи силой затолкала Доун в кабинет врача — осмотреть раны.

Предложение Лимпета о солидном пожертвовании сработало безотказно — обошлось без лишних вопросов, и через пару минут дежурный врач уже зашивал рваную рану на щеке Доун. По поводу руки и плеча вердикт был таков — сильные ушибы, но переломов нет: видимо, грамотные маневры в воздухе все же сыграли свою роль. Напоследок медсестра выдала какое-то болеутоляющее, но Доун украдкой сунула таблетки в карман. Фиг с ней, с болью, ясное сознание сейчас гораздо важнее.