Анжелика взяла себя в руки и продолжила. Она сказала, что несомненные мужские и человеческие достоинства ее любовника привлекали ее все больше, и она влюбилась в него. Полгода назад она узнала от мужа об открытии лекарства от рака и рассказала об этом Роману. Тот весь переменился. Он сказал ей, что изобретение – их шанс быть вместе. Что он недостаточно состоятелен, чтобы содержать семью, поэтому не смел просить ее бросить мужа и выйти за него. Но если бы им удалось получить документы с описанием технологии производства препарата, то у них были бы деньги и они смогли бы наконец жить вместе.

С тех пор их страсть запылала с новой силой. Анжелика старалась изо всех сих, чтобы стащить документы или хотя бы узнать, где они находятся. Но муж, до этого часто приносивший рабочие бумаги домой, вдруг перестал это делать. Тогда она подкупила свою старинную знакомую, секретаршу мужа Лилю Ничипоренко, которая докладывала ей обо всем, что Остафьев говорил и делал в офисе. Так Анжелике удавалось получать информацию о ходе работ над формулой, а Роман и его помощники делали все остальное.

– Что это за люди? Чьи они? Чем он вообще занимался в Москве? – спросил Ломидзе.

– У него была своя охранная фирма, но в подробности он меня не посвящал. Говорил, специфика работы. За всеми важными для нас сотрудниками «Бионик Фуд» следили его люди.

– Чушь! Я навел о нем справки. В делах твой Роман был тупым, как пробка. Он несколько раз пытался открыть дело, но всё всегда заканчивалось одинаково: крахом и долгами. Его единственным талантом была способность охмурять старых дур и ловко выуживать у них деньги, – внезапно рассвирепел Глеб.

– Перестаньте хамить! – воскликнула Анжелика, и голос ее сорвался на хрип.

Она потянулась за графином, стоявшим на столике поблизости, налила воды в стакан и опустошила его залпом.

– Что дальше? – впервые за все время беседы подал голос Антон.

– Что дальше? – переспросила Анжелика издевательским тоном. – А что тебя интересует? Как мы встречались с ним на Рождество в Вене, или как провели восхитительную неделю на Сардинии, или про наши свидания у него дома? Знаешь, мы наслаждались друг другом почти каждый день, а когда он был занят, я невыносимо скучала.

– Хватит кривляться! – крикнул возмущенный Глеб. – Где, как и с кем ты трахалась, здесь никого не интересует. Дело говори!

– Ну что ж, дело так дело, слушайте дальше, – ответила она покладисто. – Потом я нашла у тебя в пиджаке второй мобильный телефон и сказала Роме. Он послушал твои разговоры и понял, что ты вывозишь документы из России. К сожалению, девку твою поймать не удалось, но зато мы взялись за Илью. Скажи, как тебе понравился трюк с письмом? Это я его придумала! Жаль, что сорвался. И жаль, что ты уволил Лилю. Роме пришлось ее заткнуть, алчная дура хотела за молчание денег. Впрочем, ладно, она сама была виновата. А потом досталось и тебе. Признайся, пришлось поволноваться, когда наш человек открыл стрельбу? Рома был там рядом и рассказал потом, как уморительно мой толстенький муженек перебирал ножками, ползая на карачках в грязном снегу.

– Дальше, – снова перебил ее Глеб.

– А дальше мой заботливый супруг сообщил мне, куда, с кем и зачем он отправляется из Москвы. Рома собирался ехать за тобой со своими ребятами, но я уговорила его взять и меня. Ужасно хотелось посмотреть, как ты сдохнешь.

Антон не мог больше этого слышать и вышел из кают-компании, ни на кого не глядя. Анжелика проводила его злой ухмылкой, исказившей ее красивое лицо. Ей было тошно и хотелось, чтобы все вокруг чувствовали себя так же. Хотя бы он. Особенно он.

И Остафьева действительно накрыла ужасная тоска, внутри у него все сжалось и болело, будто только что он выпил чашку яда. Он прошел вдоль борта и встал на носу яхты, чтобы прохладный ночной ветер обдувал его со всех сторон. Но даже здесь, на палубе, ему не хватало воздуха. Перед глазами все время стояло усмехающееся лицо Анжелики.

За что она его так? И почему он не понял этого раньше? Ведь он кожей ощущал, что источник опасности находится где-то рядом. Он, такой проницательный в делах, обладающий почти звериным чутьем, не угадал, что творится с его собственной женой, в его супружеской постели!

Конечно, отчасти он и сам был виноват. Остафьев относился к Анжелике не только как к любимой женщине. Со всей ее холеной красотой прежде всего она была для него трофеем, призом, добытым упорным трудом. Она была предметом его гордости, который он мог позволить себе иметь и содержать. Обладание ею тешило его мужское тщеславие. И он забыл, что она не породистая лошадь, не дорогой антиквариат, а живой человек, который способен любить и чувствовать отвращение, быть верным и предавать. Он считал, что она его любит, просто потому что должна, и не допускал даже мысли, что жена может ненавидеть и желать его смерти.

Сзади послышались шаги, подошел Ломидзе.

– Что ты хочешь, чтобы мы с ней сделали? – спросил Глеб.

– Отправьте в Москву.

– Ты отпустишь ее? Я сделал запись всего, что она сейчас наговорила. Если дать делу ход, мы можем упечь ее в местную тюрьму так основательно, что ей до смерти оттуда не выбраться.

– Я не могу. Да и не хочу. Пусть катится, я больше не стану ей мешать.

– Но в Москве, при разводе, она оттяпает половину всего, что ты имеешь. Так ты хочешь отблагодарить женщину, которая тебя дважды чуть не убила?

– Не оттяпает, брачный договор не позволит.

– Антон, эта женщина опасна. Она способна доставить тебе еще массу неприятностей.

– Пусть убирается.

– Хорошо, – согласился наконец Ломидзе и добавил напоследок: – Держись.

Глеб вернулся в салон, а Остафьев уселся в кресло, стоявшее поблизости. За ночь яхта вернулась в бухту Маноквари и встала на рейде. Когда из-за гор начала подниматься заря, Антон очнулся от глубокого оцепенения и только тогда заметил, как сильно замерз.

Остафьев проснулся около обеда, яхта стояла у причала, и Анжелики на борту уже не было. Узнав об этом, он вздохнул с облегчением. Адвокаты, развод, споры за собственность – все это подождет. А сейчас он хотел думать только о нескольких днях относительного покоя, ждавших его впереди. Видит бог, он их заслужил.

В этих краях у Антона оставались дела, с которыми требовалось покончить перед отъездом. Командировка в индонезийскую часть Новой Гвинеи явно затянулась, но ускорить решение формальных вопросов в этой неспешной стране ему не удавалось. В свободное от хлопот время Остафьев заставлял себя отдыхать. Он понимал, что после всего пережитого ему необходима пауза. Хороший сон, вкусная и обильная еда, много солнца, общество приятных людей и интересные развлечения – в последние дни перед возвращением домой он купался в этих удовольствиях и упрямо отгонял навязчивые воспоминания о предательстве жены и грядущих московских заботах.

При первой же возможности Илью перевезли на корабль к Вере, где его осмотрел судовой врач и действительно нашел у него сотрясение мозга. Доктор прописал ему постельный режим и полный покой, но он не знал Илью. Хорошенько выспавшись и восстановив силы, возродившийся к жизни ученый поспешил проверить догадку, осенившую его на острове. Он как никогда был близок к открытию окончательной формулы, и никакая сила не могла заставить его лежать. Уговорив Веру, он получил все необходимое для работы оборудование и пропал в лаборатории.