…Скробов показал в стереотрубу засеченные им точки расположения немцев. Потом он показал… только что обстрелянную лощину. Оставалось лишь удивляться тому, как он точно знает весь этот однообразный угрюмый пейзаж, как отличает одну крошечную лощину от другой, один кустарничек от другого там, где, казалось бы, невозможно отличить это человеческим глазом. Но он все это видел и даже показывал черневшие на снегу пятнышки убитых лошадей и людей, которых немцы еще не успели вытащить из лощины.

Скробов понравился мне. Он докладывал комиссару полка очень спокойно, по-деловому. В нем не было никакого искательства перед Ереминым. Чувствовалось, что этот человек всецело отвечает за порученное ему дело и именно поэтому совершенно спокоен перед лицом начальства.

…Пообедав, мы еще немного поговорили со Скробовым, который показал нам свою артиллерийскую документацию, в условиях такой землянки сделанную с неслыханной тщательностью, чуть ли не на ватманской бумаге, цветными карандашами и тушью. Коротко и точно ответив на все наши вопросы, он попросил у Еремина разрешения вернуться на наблюдательный пункт.

Это был несомненный самородок, выходец из рядовых красноармейцев, ставший к тому времени, когда мы у него были, старшим лейтенантом. В нем было большое чувство собственного достоинства — неудивительное у человека, который абсолютно все в своей жизни сделал собственными руками. Он экстерном сдавал за десятилетку и потом за военную школу. Голова у него была большая, лобастая, с внимательными медленными глазами. Я подумал тогда, что такие люди всегда пробивают себе дорогу. Именно такого типа люди, даже в старое время, даже из кантонистов, случалось, выходили в генералы»[173].

Один из командиров батарей, воевавших под командованием Якова Дмитриевича Скробова, вспоминал:

«…Я закончил войну в должности начальника штаба артиллерийской бригады, и в послевоенное время продолжал службу в различных артиллерийских штабах. Тогда же, в 1941 году, я не помышлял о штабной службе, мне больше нравилось командовать. Эта работа казалась живее, интереснее, ведь все время приходилось иметь дело с людьми, быть с ними рядом. Думается, не без участия Я.Д. Скробова я изменил свое отношение к штабной деятельности. Дело в том, что Яков Дмитриевич перед войной и в начале ее служил помощником начальника штаба нашего полка по оперативной части. Он хорошо знал свое дело, аккуратно вел документацию, хотя в условиях Заполярья делать это было и нелегко.

Став командиром дивизиона, Скробов с прежней любовью и уважением продолжал относиться к штабной работе. От нас, командиров батарей, он требовал четкой отработки документации в любых условиях. Помню, пристроишься где-нибудь за валуном, в расщелине скалы или в траншее, продрогнешь, а надо изучать обстановку, выявлять огневые точки, позиции артиллерии противника. Коченеют на тридцатиградусном морозе руки, стылый ветер рвет из негнущихся пальцев карту или лист бумаги. Но нанести на карту или схему все цели необходимо абсолютно точно. Иначе батарея будет стрелять впустую. Такой точности Яков Дмитриевич требовал от каждого офицера, каждого разведчика. Те данные, которые наносил на карту или схему сам, можно было не проверять. Никаких оправданий неряшливости в отработке документации он не признавал»[174].

Как упоминалось выше, при подготовке Киевской наступательной операции подполковник Я.Д. Скробов во главе штаба 3-й гвардейской танковой армии совместно со штабом 7-го артиллерийского корпуса прорыва спланировал по двум вариантам артиллерийское обеспечение ввода в прорыв подвижной группы — 3-й гвардейской танковой армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса.

Вероятно, в это время С.С. Варенцов обратил внимание на грамотного «штабника», в хорошем смысле этого слова, и проявил заинтересованность и настойчивость в том, чтобы Я.Д. Скробов возглавил штаб 1-го Украинского фронта. На штаб артиллерии 3-й гвардейской танковой армии Яков Дмитриевич пришел с должности начальника оперативного отделения штаба артиллерии 14-й армии Карельского фронта, на которой с марта 1942 по апрель 1943 года осваивал премудрости штабной службы в оперативных штабах. Впоследствии, вспоминая бои в Заполярье, Яков Дмитриевич писал: «Мы воевали и вместе с тем учились воевать. Каждый бой на войне — школа бесценного боевого опыта»[175].

Нелишне еще раз вернуться к воспоминаниям К. Симонова. «Лет десять назад, — писал К. Симонов, — мне довелось беседовать о последних наступательных операциях этого фронта с его командующим Иваном Степановичем Коневым, который при всей его скудости на похвалы отозвался мне о Скробове как еще об очень молодом в то время, но исключительно способном артиллеристе. От командира дивизиона до начальника штаба артиллерии огромного фронта, в который входило больше десяти армий, дистанция огромного размера. Да и должность эта, разумеется, генеральская. Однако Скробов исполнял ее, находясь в полковничьем звании. До большего по молодости лет он в годы войны не дослужился; дослужился уже после войны до генерал-лейтенанта артиллерии и в свой черед и срок ушел в отставку, написав мне об этом кратко и без горечи, как о должном и необходимом: «…Ушел в отставку. Возраст и здоровье не позволяют тянуть в полную силу служебную лямку, а раз так, надо уступать место тем, кто ее может тянуть, то есть молодым. Завершив военную службу, могу сказать, что я доволен своей судьбой, судьбой военного человека, служившего Отечеству в Вооруженных Силах»[176].

Генерал С.С. Варенцов прибыл на фронт после ранения во второй половине января 1945 года к началу второго этапа наступательных действий 1-го Украинского фронта. В соответствии с директивой командующего фронтом от 18 января № 0024/оп главная группировка фронта должна была преследовать противника в общем направлении на Бреслау и с ходу форсировать реку Одер. Ведущая роль в выполнении этой задачи отводилась 3-й и 4-й гвардейским танковым армиям.

В ходе преследования огневую деятельность вела главным образом полковая и дивизионная артиллерия, которая неотступно следовала в боевых порядках пехоты и своевременно оказывала ей необходимую поддержку. Артиллерия РВГК большую часть времени совершала марши, двигаясь в походных колоннах за стрелковыми и танковыми соединениями, и только в отдельных случаях вела огонь. Резкий спад огневой деятельности в ходе преследования, обусловленный ослаблением сопротивления противника, был характерен для всей артиллерии.

Спад огневой деятельности артиллерии объяснялся и нарастанием трудностей в материально-техническом обеспечении, обусловленных стремительностью наступления, растяжкой тылов и невозможностью использовать железные дороги без предварительного восстановления и переоборудования их. Чем дальше на запад продвигались войска фронта, тем на большее расстояние приходилось подвозить автотранспортом материальные средства, так как основные базы снабжения фронта все еще оставались за Вислой. Отставание артиллерии из-за перебоев в снабжении горючим стало особенно заметным по достижении рубежа реки Варты.