– Ты это уже говорил, – прервал его Али. – Есть можно уже? Или после второй тоже не закусывают.

– А это хорошая мысль. Давай еще по одной. И без закуски. Огурчик не возбраняется, как говорится. Бог троицу любит.

Али не стал спорить. Выпили еще по одной, и стали, наконец, закусывать.

Уха была хороша. Навариста.

– Уху, между прочим, – сообщил Иблис, – варить непременно на костре следует. Тогда она с дымком получается и по вкусу совсем иная.

– А что за рыба? – спросил Али. – Речная, а вкусная.

– Это армянская форель.

– Подожди, что значит армянская, рыба тоже? Ты не можешь не подложить мне свинью.

– Ты что-то имеешь против армян?

– Нет.

– Ну, тогда ешь.

– Я и ем. Просто удивляюсь. Пьешь водку в Нахичеване – говорят, армянский арак. Строишь дом в Байлакане, – говорят, это туф – армянский камень. Ешь уху, черт знает где, говорят рыба армянская. Наваждение просто какое-то.

– Форель из озера Севан, – сообщил Иблис, – там много армян живет, поэтому она так называется.

– Когда собака спит в тени арбы, – заметил Али, – она тоже считает, что тень принадлежит ей.

– Это ты хорошо сказал, – похвалил Иблис, – в самую точку. Уху будешь есть или нет?

– Буду, хотя и не следовало.

– Тогда доедай. Нам пора делом заняться.

– А разве мы не на отдыхе?

– Вообще-то, как говорится делу время, потехе час. Как ушица-то на вкус.

– Уже не то, – сказал Али, отодвигая тарелку.

– А сначала хвалил.

– Не распробовал.

– Жаль. Я старался. Чем тебя еще угостить? Могу рыбки копченой.

– Нет, спасибо. Кувшин уже прозрачный совсем. Надо допить, а то растечется. Жалко.

– Ничего, мы еще водочки добудем.

– Ну что же можно и еще водочки, – покладисто сказал Али, – только я без закуски не могу. Водка, знаешь ли, не вино. Без закуски никак.

– Уху, значит, не будешь?

– Нет.

– Ладно, уберем, – безропотно сказал Иблис.

Тренога над костром исчезла, на ее месте появился вертел, на который была насажена целиком тушка барашка. Ручка вертела крутилась сама собой. С барашка закапал жир, шипя и вспыхивая на углях. В беседку потянуло жирным и пряным дымом.

– Так пойдет? – осведомился Иблис.

Али кивнул.

– И водочки.

На подносе появился еще один дымящийся, но от космического холода ледяной кувшин.

– Знаешь, что я тебе скажу, – сказал Али, наблюдая, как Иблис разливает водку, – все-таки, есть в тебе что-то хорошее. Ты компанейский. Не правы те, кто тебя чернит безоговорочно.

– Не надо так, – зарделся вдруг Иблис, – я смущаюсь. Не привык. Но вообще, ты прав. Если с человеком по-хорошему, то и он тем же отвечает. Ну, это я образно.

– Я понял, – сказал Али, – только особо ты не обольщайся, мордобоя в Константинополе я не забуду. Копченую рыбу и урон, который ты нанес моему, можно сказать стратегическому сырью, моим винным запасам, тоже.

– Хафиз, не будь злопамятен, – повторил Иблис.

– Не буду, – согласился Али, – хорошо сидим. Не догорит мясо? По запаху кажется, что оно готово. Кстати, барашек случайно не армянский?

– Ну, как тебе сказать.

– Скажи, как есть. Я что в Армению выплыл? Так я обратно в пещеру.

– Шучу, барашек, что ни на есть мусульманский. Армяне свинину предпочитают, – Иблис обнажил кинжал.

Али, не медля, выхватил свой, но Иблис подошел к костру, отрезал кусочек мяса, пробуя на вкус.

– Еще немного надо подержать. Давай лучше поговорим о чем-нибудь абстрактном, если ты не возражаешь. Вот, например, – возмущают меня люди, не дорожащие собственной жизнью, которые из-за своих убеждений идут на смерть.

– А ты бы хотел, чтобы было наоборот.

– Да, я бы хотел, чтобы было наоборот. Потому что это глупо. Жизнь – большая ценность, чем убеждения. В убеждениях можно после разуверится. А в жизни нет. Она конечна и невосполнима. Вот, например, Сократ.

– И этот туда же! – воскликнул Али. – Мало было одного философа на мою голову. Думал, хоть в пещере от него отдохну. Так нет же. Мясо горит. Срезай уже, готово.

Иблис послушался. Быстрыми ловкими движениями стал срезать мясо с барашка на блюдо из чистого золота, которое показалось Али знакомым.

– Тарелку из пещеры, что ли прихватил? – спросил он. Но Иблис сделал вид, что не слышит. Али не стал повторять вопрос.

– Лучку нашинкуй там, – не оборачиваясь, крикнул Иблис, – зеленушки.

– А где я его тебе возьму, – удивился Али, – выкопаю?

Но, повернув голову, увидел рядом деревянную разделочную доску в палец толщиной, на ней лежали большая красная луковица, пучок зелени и горка налущенных гранатовых зерен. Али, не чинясь, стал резать лук. Когда Иблис вернулся с блюдом, доверху наполненным дымящимся кебабом, Али обливался слезами.

– Верно, давно не плакал, – предположил Иблис.

– Даже не знаю что сказать, – ответил Али, – это ты нарочно.

Но Иблис лишь осклабился в ответ. Он взял нашинкованный лук, перемешал его с зеленью и гранатом. Посыпал этой смесью мясо и поставил перед Али.

– Так я о Сократе, – сказал он.

Но Али остановил его, подняв указательный палец. Он вытер слезы, шмыгнул носом и указал на кувшин и на мясо. И укоризненно покачал головой.

– Намек понял, – сказал Иблис, – ты, прав, конечно. Выпить и закусить – это святое. Пока не согрелось и не остыло. После поговорим. Я не забуду. Не беспокойся.

Он наполнил рюмки, тут же вспотевшие от космического холода. Выпили и принялись за горячее.

– Ну, как, – заметно волнуясь, спросил Иблис.

– Этого барашка пасли не на земле, – отозвался Али, – его пасли в райских кущах. Между прочим, я там бывал.

– Спасибо, – Иблис был доволен, – для меня это высший комплимент, учитывая, что мне туда путь заказан. Доброе слово, как говорится, и кошке приятно. А ведь я далеко не кошка. Все-таки хорошо выпивать с образованным человеком. Так я о Сократе.

– Сколько мы выпили? – перебил его Али.

– Второй кувшин начали.

– А такое ощущение, что первый.

– Вот, что значит, хорошая компания, – поддержал его Иблис. – Да еще на свежем воздухе.

– Ну, насчет компании, я бы не был столь категоричен. Но ладно, так что Сократ? Я, кажется, созрел для греческой философии. Мне пора уже с этим смириться. Видимо, это мой крест.