той или иной точке земного шара, когда сотни людей собирались вместе, чтобы через скорбь и молитву выразить общую боль всей нации. Ни на какой другой проповеди я не чувствовал такого духовного единения, как на этой.

Подобные живые связи должны объединять членов Тела Христова по всему миру. Когда в Южной Африке бросают в тюрьму отважных христиан, когда правительство уничтожает церковь в Камбодже, когда в Центральной Америке каратели истребляют верующих, когда мусульмане выгоняют христианина из города, когда мои ближние теряют работу, страдает часть моего Тела, и я тоже должен ощущать потерю. Боль дает о себе знать чувством одиночества, отчаяния, физического страдания, ненависти к себе.

«Как сидящий в тепле может понять замерзающего?» — спрашивает Солженицын, думая о миллионах заключенных ГУЛАГа. И он нашел путь: стал нервной клеткой, предупреждающей нас о боли, на которую мы доселе не обращали внимания. В теле, состоящем из миллионов клеток, комфортно живущие клетки должны сознательно прислушиваться к болевым сигналам. Нужно развить в себе более низкий болевой барьер, по–настоящему прислушиваясь к страдальцам. Слово «сострадание» означает «страдание вместе с кем–то», совместное страдание.

Сегодня наш мир стал намного меньше. Тело Христово имеет более подробную информацию о своих клетках. Мы знаем о гонениях на верующих в России, о голоде в Африке, о положении христиан в Южной Африке, Индокитае, Центральной Америке. Зов клеток звучит из газет. Прислушиваемся ли мы? Слышим ли мы их плач так же хорошо, как слышит мозг жалобы растянутого сухожилия или сломанной руки? Или мы приглушаем звук телевизора, чтобы не слышать крика отчаяния?

А как мы реагируем на то, что происходит в нашем поместном Теле Христовом? Вот суть трагедии: разведенные, пьяницы, интраверты, бунтари, безработные часто говорят, что меньше всего сострадания они нашли в стенах церкви. Мы, словно человек, который принимает аспирин при первом намеке на головную боль. Мы хотим заткнуть рот «людям с проблемами», вылечить их, не затронув корней болезни.

Как–то мать Джона Уэсли спросили: «Кого из своих одиннадцати детей вы любите больше?» Ее ответ был настолько же мудр, насколько глуп был вопрос: «Больше остальных люблю больного — пока он не поправится. Больше остальных люблю путешественника, пока он не вернется домой». Именно так, мне думается, Бог относится к нашей страдающей планете. Он чувствует боль страдальцев. А мы?

Бог дает нам краткое заключение о жизни царя Иосии: «Он разбирал дело бедного и нищего, и потому ему хорошо было». И далее следует тревожное примечание: «Не это ли значит знать Меня?» (Иер. 22:16).

Сегодня в церкви раздается много призывов к единству. Мир смотрит на нас и видит, что самый большой недостаток церкви — разъединение. Одну деноминацию призывают объединиться с другой или призывают сразу все деноминации объединиться в какой–то общенациональной или международной компании. На основании собственного опыта изучения нервной системы человеческого тела, я мог бы предложить другое основание для единства — боль.

Я могу судить о физическом здоровье человеческого тела на основании того, как четко оно реагирует на боль. Все наши диагностические приемы (измерение температуры, пульса, анализ крови) измеряют реакцию организма на боль и степень его сопротивляемости болезни. В Теле Христовом многое зависит от того, как сильные части тела помогают слабым.

Некоторые крики из Тела Христова раздаются громко и настойчиво. Мы не можем их не слышать. Но больше меня беспокоят отдаленные болевые участки, боль пальцев руки или ноги, которую мы как–то заглушили. Мне приходилось ампутировать много конечностей и чаще всего из–за того, что нога или рука затихла и перестала передавать болевые сигналы. Есть члены Тела Христова, боль которых мы не улавливаем, потому что удалили или перерезали нервы, которые соединяли нас с ними. Они тихо страдают. Остальные члены Тела не замечают их страданий.

Я думаю о своих ливанских друзьях. В Бейруте дети подрастают, не зная, что такое мир. Они таскают на плече автоматы с такой же естественностью, с которой наши ребятишки — водные пистолетики. Они играют не в парках, а в развороченных бомбами многоэтажках. Ливанские христиане, особенно арминиане, чувствуют полную оторванность от западной церкви, которая все свое внимание обращает на Израиль и считает, что все неизраильтяне на Ближнем Востоке — это арабы и мусульмане. Ливанские христиане обращались к своим западным братьям за помощью, просили о сострадании, о понимании. Но мы ведем себя так, как будто между нами не существует нервной связи, будто синапсы заблокированы. Мало кто слышит боль ливанских братьев и пытается по–христиански помочь им.

Или подумайте о гомосексуалистах, которых немало в церквях и колледжах. Опросы показали, что около 20 % мужского состава христианских колледжей борются с гомосексуальными тенденциями. Это настолько шокирует христианских деятелей и настоятелей церквей, что они просто делают вид, будто такой проблемы не существует. А несчастные остаются в стороне, отрезанные от жизни огромного Тела и от сострадания, которое могло бы им помочь.

Я думаю о стариках в домах для престарелых — месте одиночества и скорби. И о брошенных детях, которые вырастают нервными и неуверенными в себе в детских домах. И о национальных меньшинствах, которые отрезаны от жизни Тела Христова[69]. Даже прихожане церкви, на которых косо смотрят из–за какого–нибудь незначительного несогласия с догматами данной конкретной конфессии, могут чувствовать себя оторванными от общины.

В современном обществе мы стараемся не подпускать беду близко к себе. Мы формируем специальные организации или назначаем социальных работников, которые обязаны заниматься страдальцами. Если мы не остановимся, возникнет целая система благотворительных учреждений, которая надежно изолирует болящих членов Тела от здоровых. Это вызовет атрофию в обеих группах органов: нуждающиеся будут отрезаны от человеческого тепла и сострадания, а благотворители будут уверены, что любовь имеет сугубо финансовое выражение.

Когда определенная часть человеческого тела утрачивает осязательный контакт с остальным телом, то даже при нормальном питании она атрофируется. В большинстве случаев — в 95 из 100, о которых я рассказывал, — происходят серьезные повреждения или деформация тканей. Телу трудно защищать ту часть, которой оно не чувствует. В духовном Теле утеря чувствительности неизбежно приводит к атрофии органа и его внутренней деградации. Очень много бед в мире происходит от того, что какой–то эгоистичный организм не реагирует на боль другого. Тело Христово страдает оттого, что мы недостаточно страдаем.

Хочу упомянуть еще об одном служении членов Тела друг другу, тоже связанном со страданием. Говорю это с замиранием сердца: мы можем явить страдальцам любовь, когда Бог, как кажется, любви к ним не проявляет.

Начиная с книги Иова и Псалмов, мы