Дрожащее пламя свечи выхватило восковое лицо Бабули. Несмотря на свой смешной чепчик, вид у нее был торжественный, почти величественный, как у королевы, которая временно приболела.

– Маргарита Ивановна? – тихо спросила Рута.

«Она уже давно спит, – сказала она про себя. – Уходи из этого свинарника и закрой поплотнее дверь».

«А вдруг она умерла?» – неожиданно пришла ей в голову сумасшедшая мысль.

– Маргарита Ивановна, – уже громче спросила Рута. Никакой реакции. С ее губ уже готово было в третий раз сорваться «Маргарита Ивановна», как веки старухи дрогнули.

– Вам что-нибудь нужно? – по слогам спросила Рута. Понимая, что с зажатым носом она выглядит глупо, девушка убрала руку. Старуха молча смотрела на Руту, и в темных ее зрачках сверкали две искорки от пламени свечи.

– Может, принести воды? – Голос девушки прозвучал несколько неуверенно, она почувствовала скользкий страх. Она уже начинала злиться на себя, что вообще решила зайти к старухе, и теперь думала, как бы поделикатнее отсюда улизнуть.

Из-под складок несвежей простыни проворно высунулась рука Бабули.

– Мар… – Рута замерла на полуслове, почувствовав какое-то движение на своем бедре. Она опустила глаза и с ужасом увидела, как скрюченный палец старухи водит ногтем по ее коже, неприятно царапая. Рута попятилась. Рука со свечой затряслась, на запястье закапал расплавленный воск, но девушка не чувствовала этого. Вне себя от ужаса она выскочила из комнаты.

«Парализована. Она же парализована. Она же парализована», – стучало в голове девушки, словно это могло ее как-то успокоить. Рискуя сломать себе ноги на ступеньках, Рута слетела вниз.

– Что с тобой? – удивленно спросил Ярик. Рута швырнула в угол погасшую свечу и, ничего не говоря, прошла на кухню. Она долго и яростно терла то место, к которому несколько минут назад прикоснулась эта мерзкая старуха, терла, пока не покраснела кожа.

– Так что случилось? – спокойно спросил Ярик, когда она снова вошла в комнату. Стараясь не сорваться на крик, девушка рассказала.

Некоторое время Ярик молчал, затем произнес:

– Почему-то в этом доме непонятные вещи происходят только с тобой и Митричем.

– По-твоему, я выдумала это? – с обидой спросила Рута. В ее глазах блеснули слезы. – Ярик, если ты мне не веришь, я уйду прямо сейчас.

Она снова вспомнила ощущения, когда кривой палец Бабули медленно водил по ее голой коже, и ее передернуло. Впечатление, будто по ноге полз сытый, раздувшийся от крови паук.

– Дина, наверное, уже не приедет. В этих лесах ночью сам черт ногу сломит, – как ни в чем не бывало продолжал Ярик. Он задернул шторы и сел на кровать. – Давай спать.

Рута молча подошла к кровати.

– Дина, Дина, – медленно проговорила она. – Что-то в последнее время ты часто упоминаешь ее имя.

Она смотрела на Ярика сверху вниз, и тому стало немного неуютно.

– Во-первых, она женщина. – Ярик отвел взгляд.

– А во-вторых? – Рута не отрывала взгляд от Ярика. Ее все еще трясло.

– А во-вторых, мы никуда без нее, понятно? – резко сказал Ярик, и на его лбу появилась уже знакомая Руте упрямая морщинка: «Я так решил!»

Она молча разделась и легла в постель, прислушиваясь к завываниям ветра. Ярик, стараясь не смотреть в ее сторону, тоже разделся.

Это была первая ночь, когда они даже не прикоснулись друг к другу.

Ваха был недалек от истины, когда говорил о том, что Шмель спятил. Нельзя сказать, чтобы он окончательно съехал с катушек и с пеной у рта кидался на все, что шевелится, но в мозгу Шмеля словно кто-то щелкнул невидимым переключателем, и шестеренки, отвечающие за «нормальность», стали, как маховик, медленно вращаться в обратную сторону, постепенно набирая обороты, и Шмель терял рассудок все больше и больше.

Сам Шмель едва ли удосуживался призадуматься о том, правильно ли он действует, теперь он все делал механически, как запрограммированный робот, руководствуясь лишь инстинктом. Он шел по следу этих проклятых близнецов, шел, как опытный охотник за раненым оленем, не особенно торопясь, потому что был уверен, что Шевцовы никуда от него не денутся. На Ваху и Тиму он уже почти не обращал внимания, они казались ему безликими существами, которые волею случая временно должны находиться рядом с ним, и Шмелю приходилось мириться с этим досадным недоразумением.

Всю ночь Ваха бредил, а на утро ему стало еще хуже. Тима разжег костер и помог ему снять повязку с руки. В ноздри сразу ударил тяжелый запах гноящейся раны, и без того хмурое лицо Тимы омрачилось еще больше.

– Ну что? – сиплым голосом спросил Ваха – сам он даже боялся взглянуть на палец.

– Плохо дело, Ваха, – ничего не выражающим тоном сказал Тима. Он отвел глаза от раны и посмотрел на небо, словно там можно было найти оптимальное решение всех их проблем.

– Придется резать, – сказал он после минутной паузы.

– Резать? – Ваха испуганно отпрянул. – Палец? Резать?

– Да. – Тима присел на корточки перед Вахой и еще раз оглядел рану. Покачал головой. – Резать, – повторил он жестко, словно это слово доставляло ему какое-то странное удовольствие. – Если сейчас не отрезать палец, к вечеру ты потеряешь руку.

– Режь, – помертвевшим голосом прошептал Ваха.

Тима достал перочинный нож и спустился к ручью. Пока он его мыл, из палатки вышел Шмель. Потянувшись, он протопал в лес.

Ваха мысленно пожелал ему скорейшей смерти и снова уставился на палец. Он со страхом разглядывал зловещие красные пятна, ползущие по всей ладони. Если эта зараза пойдет дальше по руке, ему точно крышка. Вернулся Тима, неся с собой бутылку с остатками водки. Осторожно прислонив ее к пню, он выбрал из костра пару тлеющих головешек и положил их рядом. Вместо бинтов он приготовил разрезанную на полосы майку.

Поймав взгляд Вахи, Тима пояснил:

– Конечно, это не бинты, но все же лучше, чем ничего.

Ваха промолчал.

– Ты готов, Ваха? – спросил Тима, разглядывая сверкающее лезвие. Он подержал нож над пламенем, плеснул на него немного водки. – Предупреждаю, будет больно, старина.

– Ладно. Заткнись и быстрее делай дело, – нарочито грубо сказал Ваха, чтобы хоть как-то поддержать себя. Ему было очень страшно.

Тима словно ждал этих слов. Он смочил кусок майки водкой, протер палец Вахи, после чего достал пистолет. У Вахи глаза полезли на лоб.

– Тима, а… а зачем тебе «ствол»? – Голос его задрожал.

– Ваха, с этого момента ты пациент, а я врач, и я приказываю тебе заткнуться. И вообще, отвернись, – требовательно сказал Тима.

Ваха отвернулся и зажмурил глаза.

– Знаешь, зачем человеку нужен позвоночник? А, Ваха? Не поворачивайся. Это загадка. Одна из тех, которые ты так любишь, – как во сне услышал Ваха голос Тимы.