Одновременно с тем, как завязывались первые официальные отношения, изменялся и тон американской печати и радио, которые до сих пор были настроены по отношению к нам недоброжелательно или вовсе замалчивали нас. С другой стороны, и среди французов-эмигрантов, из которых некоторые были весьма известны, появилось желание соединиться с нами, высоко державшими знамя родины. Так, например, профессор Фосийон, основывая в Нью-Йорке Французский институт, вокруг которого сгруппировались видные представители французской науки, историки и философы, получил согласие своих коллег на то, чтобы просить генерала де Голля признать его организацию особым декретом.

Нападение на Пёрл-Харбор 7 декабря ввергло Америку в войну. Можно было предположить, что отныне она будет считать «Свободную Францию», которая сражалась с общим врагом, своим союзником. Однако ничего подобного не произошло. Прежде чем Вашингтон в конце концов решился на это, пришлось пережить немало тяжелых превратностей. Так, например, 13 декабря американское правительство реквизировало в своих портах пароход «Норманди» и тринадцать других французских судов, не потрудившись ни договориться с нами, ни даже уведомить нас об их использовании и вооружении. Несколько недель спустя «Норманди» загорелась при трагических обстоятельствах. В течение декабря обсуждался и был подписан двадцатью семью государствами акт Объединенных Наций, но нас среди них не было. Что отношение к нам со стороны Соединенных Штатов было не только странным, но даже не вполне искренним, вскоре показал один инцидент, который сам по себе был совершенно незначительным, но которому официальные круги Вашингтона придавали большое значение. Возможно, что в какой-то степени этот инцидент был вызван мною самим, чтобы выяснить отношение, подобно тому как бросают камень в пруд, чтобы выяснить, какова глубина его. Речь шла о присоединении к нам островов Сен-Пьер и Микелон.

Мысль об этом не покидала нас с самого начала. В самом деле, было постыдным, что в двух шагах от Ньюфаундленда маленький французский архипелаг, население которого выступало за присоединение к нам, удерживался под властью Виши. Англичане были за присоединение, так как они опасались, что немецкие подводные лодки, действовавшие в водах, через которые проходили морские караваны, могли получать сведения, передаваемые по радио с острова Сен-Пьер. Но, по их словам, для присоединения островов к нам необходимо было согласие Вашингтона. Лично я считал такое согласие хотя и желательным, но не обязательным, так как в данном случае речь шла о внутренних французских делах. Моя решимость присоединить этот архипелаг укреплялась в связи с тем, что адмирал Робер, Верховный комиссар Виши на Антильских островах, в Гвиане и на острове Сен-Пьер, вел переговоры с американцами, что не могло не привести к нейтрализации этих французских территорий под зашитой Вашингтона. Получив в декабре сведения, что адмирал Горн послан Рузвельтом в Фор-де-Франс, чтобы договориться с Робером об условиях нейтрализации наших владений в Америке и кораблей, которые там находились, я решил действовать при первом же удобном случае.

Такой случай представился в лице адмирала Мюзелье. Он собирался в Канаду, чтобы произвести инспекторский смотр крейсерской подлодке «Сюркуф», которая базировалась тогда в Галифаксе, а также французским корветам, которые эскортировали морские караваны. Я условился с ним в принципе, что он осуществит и эту операцию. Действительно, сосредоточив и Галифаксе, кроме «Сюркуфа», корветы «Мимоза», «Аконит» и, «Алисе», он уже готовился отплыть 12 декабря на острова Сен-Пьер и Микелон. Но предварительно он по собственной инициативе решил добиться в Оттаве согласия канадцев и американцев. Таким образом секрет был выдан. Я был вынужден срочно уведомить англичан о своих планах, чтобы избежать впечатления, что я скрываю от них операцию. Вашингтон предписал своему послу в Оттаве дать Мюзелье отрицательный ответ. Адмирал тогда заявил, что отказывается отправиться на острова. Мне же лично лондонское правительство сообщило, что со своей стороны оно согласно, но что в связи с американским противодействием оно просит нас отложить операцию. При таких обстоятельствах ничего не оставалось, как смириться. По крайней мере — до другого удобного случая.

И вот новый случай представился. Спустя несколько часов после того, как Форин-офис передал мне эту просьбу, он же поставил нас в известность не было ли это сделано с умыслом? — что канадское правительство с согласия Соединенных Штатов, если не по их подстрекательству, решило высадить на острове Сен-Пьер, прибегнув в случае необходимости даже к вооруженной силе, соответствующий персонал для обслуживания радиостанций. Мы немедленно заявили протест в Лондоне и в Вашингтоне. Но как только встал вопрос об иностранной интервенции на французскую территорию, какие бы то ни было колебания казались мне недопустимыми. Я тотчас же отдал приказ адмиралу Мюзелье немедленно присоединить острова Сен-Пьер и Микелон. Адмирал сделал это в канун Рождества. Население островов встретило присоединение всеобщим ликованием, и не было произведено ни единого выстрела. Проведенный плебисцит показал, что «Свободную Францию» поддерживает огромное большинство населения. Молодежь сразу же вступила в наши ряды, а люди среднего возраста создали отряд для обороны островов Савари, назначенный администратором, сменил губернатора.

Можно было надеяться, что американцы без возражений санкционируют эту незначительную операцию, проведенную столь удачно. Недовольство в канцеляриях государственного департамента — более жесткой реакции, по нашим предположениям, не могло быть. Однако инцидент вызвал в Соединенных Штатах настоящую бурю негодования. Ее поднял сам Корделл Хэлл, сообщив в коммюнике, что он прерывает свой рождественский отпуск и срочно возвращается в Вашингтон. «Операция, осуществленная на островах Сен-Пьер и Микелон кораблями так называемых свободных французов, — заявил государственный секретарь, — была проведена без ведома Соединенных Штатов и без их согласия». Он заканчивал коммюнике заявлением, что американское правительство «запросило канадское правительство, какие меры оно намерено принять для восстановления на островах статус-кво антэ».

В течение целых трех недель в Соединенных Штатах продолжалась невообразимая шумиха в газетах. Возбуждение общественного мнения перешло всякие границы. Инцидент внезапно представил для американского общественного мнения случай сделать выбор между официальной политикой, которая еще ориентировалась на Петена, и чувствами многих, которые склонялись к де Голлю. Что касается нас самих, то, достигнув своей цели, мы теперь ожидали, что Вашингтон придет к более разумному пониманию вещей…

Так как Черчилль в это время совещался в Квебеке с Рузвельтом, я телеграфировал английскому премьер-министру, чтобы уведомить его о неблагоприятном впечатлении, которое произвела на французское общественное мнение позиция, занятая в этом деле государственным департаментом. Черчилль ответил мне, что он сделает все от него зависящее, чтобы инцидент был улажен. Но при этом он намекал, что в связи с инцидентом ухудшились некоторые благоприятные возможности. Одновременно Тиксье передал от моего имени Корделлу Хэллу успокаивающие разъяснения, в то время как Русси де Саль использовал в этом же направлении весь свой авторитет у американской прессы. Мы постарались также заручиться поддержкой Буллита, последнего американского посла во Франции, который находился тогда в Каире.