В прежние времена слова «свое» не существовало, было общее, то есть государственное. Идея собственности была не просто незнакома — она была чужда, как инопланетянин, отвратительна, как паук, слизняк, крыса. Зато теперь каждый норовил обложиться своей собственностью со всех сторон, закрыться высокими заборами от бдительного ока общественности и жить там счастливо. Но это полбеды. А главная-то беда в том, что государственное стали растаскивать, присваивать, использовать как свое.

Юдину лишили мифологии общего, сказочности государственного. У нее забрали что-то большое. Что-то главное вынули из души. Ну ладно, пусть за стенами музея грохочет вакханалия блуда и денег. Этот беспредел наглого воровства. Но внутри — это уже нестерпимо. Бесовских игр в музее она простить никак не могла. Она не позволит посягать на святое!

Много у нее было свободного времени для думанья. Одна-единственная идея стала клубиться в ее не испорченном мыслительным процессом мозгу. Музей — последний оплот государства в этой стране. Все остальное продано, куплено и еще раз продано. Всюду протянул свои мерзкие щупальца империализм. Дальше отступать некуда. Если стоять и смотреть, то не сегодня завтра в музее казино откроют или игровые автоматы поставят. Мысли старого человека вязкие, идут по кругу, как верблюды в цирке… Думала Юдина, думала — и решила, что пора начать от мыслей переходить к действиям.

Каждый раз перед совершением возмездия она тщательно просчитывала, на кого должно пасть подозрение. Чтобы и от себя подальше отвести, и охоту отбить у желающих превращать музей в казино.

Сама судьба привела ее сюда. Значит, ее готовили стать защитницей музея. Его грозным охранником.

* * *

После событий в музее доктор и бизнесмен отправились в больницу к выздоравливающей подруге. Уж кто-кто, а она выстрадала право первой узнать все подробности. Вначале они заехали на рынок. Чепурной собирался купить огромный букет лилий, любимых Лидиных цветов. Но Вера категорически запретила: сильный запах вреден после сотрясения мозга. Поэтому они купили большой букет белых тюльпанов. Вместо круглогодичных бананов, винограда, апельсинов и киви Вера взяла сочных осенних груш. В гастрономе она еще запаслась шоколадом, тремя пакетами разных соков, сыром и ветчиной. В булочной купила свежую булочку. Олег, наблюдая за продуктовыми покупками, ворчал: «А ей все это можно?» Лученко заверила его как доктор: даже нужно. Желудок-то у нее цел. Хватит давиться больничными протертыми супами и кашами.

— Наконец-то! Явились! — Увидев входящих в палату, Лида стала на радостях дергать загипсованной ногой. — Я тут совсем от скуки извелась! Телевизор смотреть нельзя, книжки читать нельзя, музыку долго слушать не могу — голова болит, остаются только разговоры! А какие разговоры в больнице?! Про анализы. Про мочу, про кровь на сахар и про шишки на попе от уколов! Это же ужас какой-то!

— Пока ты нам будешь душу изливать, мы тут немного похозяйничаем, — сказала Вера и выложила на журнальный столик купленные продукты.

— Напрасно вы тратились, — кисло заканючила Лида, — у меня аппетита совсем нет…

Но подруга молча соорудила на пластмассовой тарелке вкусный натюрморт.

— Это что так дивно пахнет? — повела носом больная в сторону нарезанной груши. — Ой! Хочу-хочу-хочу! А это что? Сыр?! Давай скорее!!!

Олег пододвинул стол вплотную к кровати, и больная налегла на еду. Пока Лида ела, Лученко внимательно ее осматривала.

— Лидуся, дружочек мой, — сообщила она вслух о результате наблюдений. — По-моему, тебя в конце недели уже можно отправить домой.

— Как! Она должна вылежать, выздороветь! Полностью прийти в себя! Какое домой? — возмутился бойфренд актрисы.

Он готов был платить за Лидино пребывание в частной больнице немалые деньги, лишь бы иметь возможность встречаться с ней. Ведь дома Завьялову станет опекать муж. Нет уж. В клинике намного удобней видеться. И вообще…

Во время еды Олег не удержался и восторженно рассказал своей подруге, кто оказался злодеем, а вернее, злодейкой. Сцена захвата преступницы была показана Лиде тут же, на мониторе маленького ноутбука. Лида бурно восхищалась, хлопала в ладоши, ужасалась — словом, сопереживала. Когда схлынул эмоциональный поток, она повернула возбужденное порозовевшее лицо к Вере.

— Эй, Ванга! Признавайся, как ты все это проинтуичила! Ты собираешься рассказывать? Предупреждаю тебя, Beруська, или ты немедленно все разъяснишь, или больной поплохеет!

— Шантажистка, — усмехнулась Лученко.

— А ты как думала! Мы, больные, такие! — Лида поудобнее устроилась в кровати.

Олег взбил ей две подушки, подложив под спину.

— Правда, Верочка! Вы просто обязаны наконец объяснить нам, как вы вычислили убийцу, — поддержал любимую женщину Чепурной.

— Я для того и приехала. Надо же развлечь страждущую свежим детективом, — сказала Вера. — Если помните, вы попросили меня вмешаться в тот момент, когда убили охранника и арестовали простого американского миллионера Стива Маркоффа.

— Точнее, мы стали бить тревогу, когда его положили в дурку. Тут Лидок очень своевременно вспомнила о вас, — уточнил Олег.

— Взявшись за «музейное дело», я вначале стала подозревать вас, Олег, — спокойно сообщила Лученко.

— Меня?! — Круглые медвежьи глаза уставились на женщину в полном недоумении.

— А чему вы удивляетесь? Судите сами. Вы не только богатый человек, вы еще и азартный игрок, у вас авантюрный характер. У психиатров есть даже термин «лудоманы», то есть те, для кого игра — главный жизненный манок и наиболее привлекательная часть существования. Они одержимы игрой. Вне игры эти люди словно спят. Все им пресно. Нет аппетита к жизни. Они просыпаются только для игры либо играя. Вы ведь не случайно организовали фирму «Ифа»? Разве это не ваш портрет?

— Олежка! И не думай возражать. Веруня тебя точно рентгеном просветила! — Завьялова восхищенно смотрела на подругу. — И это ты определила в первую же встречу с нами? Тогда, в кафе? Ну, ты даешь!

— Это было легко, — кивнула Вера, но не стала вдаваться в подробности, а повела свой рассказ дальше. — Вас я оставила про запас. А сначала решила заняться музеем и музейщиками. Я тщательно стала изучать и саму атмосферу храма искусства, и тех, кто там работает. Раньше я думала, что только в медицине трудятся святые бессребреники. Оказалось, и в музее тоже такие есть! При их зарплате, которая даже меньше нашей, — хотя куда уж меньше? — они умудряются быть невероятно преданными своему делу. Фанатически!

— А разве фанатики не могут совершить убийство? — бросила реплику Лида.

— Вот! Зришь в корень! Это убийство охранника с подставленным американцем просто кричало: «Смотрите, какие ужасы творят американские империалисты в храме искусства!» Так что после убийства режиссера я перестала вас подозревать. Во-первых, вы никаким боком не имели отношения к съемкам клипа. А во-вторых, убийство режиссера мог совершить только кто-то музейный.