женщины. Отец был прав, когда сказал, что, заглянув в глаза реципиенту, я не увижу Лизу. С другой стороны, я совру, если скажу, что это для меня ничего не значит. Такие удивительные… невозможные… мистические совпадения хочешь не хочешь, а наводят на мысли. А вдруг? А что если это все неспроста? А если это… судьба? Ну не бывает же таких совпадений! И тогда смерть Лизы обретает хоть какой-то, пусть даже извращенный, смысл. И вся моя боль, все свалившиеся нам на голову испытания не напрасны.

– Дай бог, Федя, чтобы это было так. Потому что, клянусь, у Дины был другой донор. Орган нам везли аж из самого М*. У Дины был приоритет, она уже была, считай, при смерти.

– О, дедуля, а вы чего тут стоите?! Пойдемте с нами! Там разгорелся стра-а-ашно важный спор.

Ник выскакивает к нам навстречу, хватает отца за руку и начинает, как на буксире, тащить того за собой.

– И по какому же поводу?

– Мы решаем, куда поедем на каникулы!

– А что, мы куда-то едем? – интересуюсь у Дины, возвращаясь в кухню. Пока нас не было, женщины успели накрыть стол к чаю. Не понимая, как относиться к словам отца, я старательно концентрируюсь на пустяках: поправляю вазочку с вареньем, вызываюсь порезать пирог.

–Твой любимый, Федька, с грушами и творогом. Помнишь?

Я киваю, вымучиваю улыбку.

– Пап, тебе побольше кусочек, да?

Отец соглашается. Дина, настороженно за нами наблюдающая все это время, расслабляется. «Пап, тебе побольше кусок», – это вслух, а про себя снова и снова: «А что если ты прав, пап? Изменит ли это мое отношение к Дине? Хочу ли я, чтобы оно изменилось?».

Когда я, наконец, усаживаюсь за стол, Дина объясняет:

– Данька с Ником завели разговор о том, что многие одноклассники уезжают, вот я и предложила им куда-нибудь тоже съездить. Извини. Наверное, сначала нужно было обсудить это с тобой.

Дина обеспокоенно сводит темные брови, отчего над переносицей собирается складочка. Губы яркие – я их целовал. Под глазами усталые тени. Но какие же это глаза… Я, когда в них смотрю, ничего другого не вижу. И никого… Я, когда Дину в руках держу, ощущая, кажется, каждую… вот вообще каждую ее косточку, настолько она хрупкая, ни о чем другом не думаю.

– Да ладно, – сиплю. – И что решили?

– А что мы решим без тебя? – искренне удивляется Дина. Мать с отцом на меня косятся, наверное, изумленные и обрадованные такому ее ответу.

– Я предложил поехать в Турцию! Там уже все сто раз были, а мы нет.

Упрек справедлив. Я его молча проглатываю. Тем более что это и не упрек даже, а так – банальная констатация факта.

– Но в Турции на зимних каникулах будет холодно. А вы, как я поняла, хотите купаться в море и…

– В аквапарке! Мы же сможем туда пойти?

– Конечно. В каждом нормальном отеле есть свой аквапарк, – авторитетно заявляет Ник, явно повторяя за кем-то.

– Даже не знаю, что вам предложить. Я не слишком в этом всем разбираюсь.

– Ты тоже никогда не ездила на море? – Данил широко распахивает глаза. Дина улыбается:

– Да нет. Ездила. Просто я обычно предпочитаю несколько другой отдых.

– Это какой?

– Ну… Прокатиться на яхте, или полежать у моря с книжкой, или сходить в какой-нибудь местный музей.

– Музей? – Данил в ужасе округляет губы.

– По доброй воле? – не меньше брата удивляется Никита.

Мы переглядываемся и начинаем смеяться. Я, Дина, мать, отец…

– Музеи бывают очень интересными, – замечает Дина, утирая слезы.

– Ну да, – недоверчиво тянет Данька. Дина, конечно, успела стать для них авторитетом, они прислушиваются к ее словам, но музей… это что вообще такое?

– Похоже, я кое-что упустил в вопросах воспитания, – усмехаюсь я, отправляя в рот ложку с пирогом. – Божественно, мам.

– Правда? Я могу дать рецепт Дине… – предлагает мама с улыбкой, которая, впрочем, очень быстро тает. – Если Дина готовит. Наверное, ей некогда… Даже представить сложно, сколько она работает.

– Ма, расслабься. Дина отлично готовит, – обнимаю Дину за плечи, прижимаю к себе. Такое простое вроде бы действие. А она смотрит на меня так, будто я весь мир бросил к ее ногам.

– Но у бабули все равно лучше пироги, – вздыхает Ник. Данил делает страшные глаза и бьет брата в бок. Дина закусывает губы, с трудом сдерживая смех. – Эй! Ты чего?

– Твой брат переживает, что меня обидят такие заявления.

Ник зависает.

– Да? Ну, я… э-э-э… не хотел тебя обидеть. Я же тебя люблю, – пожимает плечами и, будто это вообще все объясняет, с чистой совестью возвращается к поеданию пирога. А у меня сердце запинается. И у нее, вот ведь какая штука, тоже. Дина сглатывает. Собирает пальцами с тарелки крошки.

– Знаешь, я тебя тоже очень люблю.

– А меня? – тут же вскидывается Данил, побоявшись, видно, что если не напомнит о себе, вся любовь Дины достанется его брату.

– И тебя, конечно.

Данька деловито откладывает ложку, скрипя ножками, отодвигает стул и начинает протискиваться между столом и Диной.

– Хочешь на ручки?

Соглашается, стыдливо кивнув. Мое сердце рвется. Рвется к чертям собачьим от этой картинки. Данька-то возомнил себя большим, решил, что ему до лампочки эти нежности. В нем с таким ожесточением борются весь такой из себя независимый взрослый и мальчик, который просто хочет на ручки к… маме. Или той, кто взял на себя эту роль.

Дина подтаскивает Данила к себе. Я дергаюсь, потому что ей-то уж точно не стоит таскать такие тяжести. Но все происходит быстрей. Данил устраивается поудобнее. Неуклюже, спешно, боясь, что никогда уж на то не решится, утыкается носом в Динино ухо и шепчет:

– Я тоже тебя люблю, – после резко отстраняется, ошалев от своей смелости, проходится взглядом по всем, сидящим за столом, останавливается на мне и невинно так заявляет: – Дину вообще все любят, да, папа?

– Конечно, – мой голос сел до того, что я сам себя едва слышу. – Так что там с каникулами?

Дина моргает.

– Может быть, нам стоит рассмотреть Дубай? Там точно